И хотя Кришнамурти говорил с людьми, которые не были из среды теософов и не должны были симпатизировать тому, что он им скажет или тому что из этого следует, тем не менее, он ясно чувствовал, что важно было рассказать им о фактах своей внутренней жизни. Пожалуй, в некотором смысле ему было легче говорить с ними, поскольку они скорее поняли бы то, что он скажет, без предвзятых взглядов, связанных с теософией. Это могло быть примером важности того, что не нужно держаться какого-то одного взгляда на вещи, но оставаться открытым к точкам зрения, которые с поверхностного взгляда кажутся несовместимыми. Ведь как подчёркивал Ницше, «каждая точка зрения, несмотря на её ограниченность, вносит потенциально важный вклад в полное понимание».
Такой всеобъемлющий взгляд находится в центре причин, по которым Кришнамурти возражал против того, чтобы смысл слова «Майтрея» делался «слишком конкретным». Аналитический ум с его склонностью к точности и логической строгости мог потребовать одного и только одного значения для каждого слова, утверждения или вербализованной концепции. Такая конкретность делает более глубокое понимание невозможным. Она исключает другие ценные и подходящие слова, заявления и концепции только потому, что они кажутся несовместимыми с более ограниченной точкой зрения и неподходящими к ней. Это и может быть причинной того, почему приверженцы аналитического ума всегда имели трудности с пониманием Кришнамурти.
Ещё одна причина того, почему Кришнамурти мог раскрыть тему своей внутренней жизни в 60-х годах после практически герметического молчания, соблюдавшегося начиная с 20-х, может быть в том, что он знал: информация об этом рано или поздно выйдет на поверхность. Архивные материалы в изобилии документируют эзотерическую жизнь Кришнамурти, продолжавшуюся в течение почти восьми десятилетий. Кришнамурти мог надеяться, что он сможет сам ясно засвидетельствовать, по крайней мере, то, что не нужно оставлять в секрете, прежде чем всё это станет доступным. Более того, к шестидесятым годам его работа вполне установилась, совершенно независимо от всяких связей с теософией или эзотерикой, так что его послание могло оставаться сравнительно защищённым от искажения в этих кругах. Ещё будучи среди теософов, Кришнамурти возражал против того, как тема Учителей и посвящений упрощалась и делалась слишком конкретной, создавая иллюзию, что слова указывают на «правильный» образ у говорящего.
Слова
Это очень легко – беря слова и объясняя их, согласно предвзятым взглядам и условностям обыденного языка, предполагать, что ты хорошо понимаешь, что имел в виду Кришнамурти, когда говорил о «Возлюбленном», «Майтрее», или что Блаватская имела в виду под «Учителями». Пример этого можно найти в кратких воспоминаниях Ингрэма Смита о его общении с Кришнамурти «Истина – страна без дорог: путешествие с Кришнамурти». Подобно другим, писавшим о Кришнамурти с установившимся предубеждением против всего теософского, Смит рассказывает следующий случай, веря, что он демонстрирует безоговорочное отрицание Учителей со стороны Кришнамурти:
Однажды вечером Гордон Пирс ехал с нами в автомобиле. Он знал Кришнаджи с детства, фактически с того момента, как была открыта его уникальность, и жил в штаб-квартире Теософского общества в Адьяре. Когда выезжали из города, Пирс был на переднем сиденье и зашёл разговор о тех ранних днях. Обернувшись к Кришнамурти, сидевшему на заднем сиденье, он спросил:
– В то время, когда ты был с Ледбитером, ты действительно видел Учителя К.Х.? Ты говорил с ним?
Я был очень удивлён, когда Кришнамурти ответил:
– Да, видел.
Пирс тоже. Ведь мы оба слышали, как Кришнамурти отрицал гуру и учителей, а теперь признаётся старому другу, которому доверяет, что действительно видел Учителя Кутхуми, нефизическое существо.
– Ты на самом деле говорил с ним? – спросил Гордон.
– Да, – ответил он, – иногда во время ранней утренней медитации.
Дальше Кришнаджи сказал, что по указанию Ледбитера он вставал в четыре часа, в традиционной манере, и медитировал, иногда присутствовал Кутхуми и имел место разговор. Когда однажды утром, сразу после восхода Кришнамурти сидел в позе лотоса, обратившись к востоку, Кутхуми появился в дверях. До того дня были только беседы.
– Но в тот день я хотел чего-то большего, чем просто разговоры. Я хотел не только чувствовать его присутствие, слышать его голос, но хотел действительно потрогать его, соприкоснуться. До того дня он был лишь голосом, присутствием в дверях. Это было утром, когда солнце ясно светило в комнату. Кутхуми стоял спиной к свету. Я встал, пошёл к нему и прошёл сквозь него. Я обернулся. Никого не было. Он исчез… И больше я его никогда не видел (Smith, 1989, pp. 20-21).[13]
Кстати, никто из теософов или других людей, свидетельствовавших, что они встречались с К.Х. или другими Учителями, или получавших письма от них, никогда не говорили, что они «нефизические существа», как выражается здесь Смит. Делать такое заявление – всё равно что назвать нефизическим существом того, кто говорит с вами по телефону, просто потому, что его нельзя потрогать. Об Учителях говорят, как о человеческих существах с высокоразвитыми йогическими способностями, в том числе такими, как телепатическая аудиовизуальная коммуникация. Классические труды по йоге, такие как «Йога-сутра» Патанджали, объясняют, как приобретаются эти способности.
Смит использует эту историю, чтобы показать, что Кришнамурти отрицал существование Учителя К.Х., даже несмотря на то, что тот ответил «да» на вопрос, встречал ли он его. И это больше говорит о предубеждениях Смита относительно Учителей, чем о восприятии Кришнамурти того, что действительно имело место. Смит, должно быть, не в курсе, что Кришнамурти рассказал об этом переживании в одном из своих стихотворений конца 20-х.
История Смита демонстрирует, что Кришнамурти не был заинтересован в том, чтобы переубеждать людей, даже если дело касалось неверного истолкования ими подробностей его собственной жизни. Она также показывает, как легко не знающая сомнений приверженность замкнутому, обусловленному мышлению может предать, испортить или извратить первоначальный смысл сказанного.
Майтрея
Интересно рассмотреть то, каким образом сам Кришнамурти говорил о Майтрее. Возможно, после 20-х годов он делал это только раз, поскольку, обычно, был совсем не склонен описывать или определять аспекты своей внутренней жизни – вероятно, чтобы не давать зёрен для мельницы ума. Кришнамурти говорил со своим другом, пандитом из Варанаси, профессором Джаганнатхом Упадхьяей из Бенаресского индусского колледжа. Профессор упомянул, что, согласно свами Вишудхананду, видному тантристу, жившему в Варанаси в начале 1900-х годов, между тайными тантрическими учениями и внутренним учением Теософского общества была тесная связь. Профессор сказал, что после «открытия» Кришнамурти этот свами говорил Анни Безант об «очень скором пришествии бодхисаттвы Майтреи и его проявлении в человеческом теле; и согласно свами, для этого было избрано тело Кришнамурти» (Jayakar, 1986, p. 31).
13
Он также повторяет эту историю в фильме М. Мендизы «Krishnamurti: With a Silent Mind», Ojai: Krishnamurti Foundation of America, 1989.