«Боже мой!» – рванувшись следом, чуть не вывалилась из окна кассирша. Мужчина в три шага проскочил бесконечный коридор и скрылся за поворотом.
Женщина напряженно прислушалась, но смогла уловить только мягкий хлопок обитой кожей двери директорского кабинета. Через несколько сеунд дверь почти бесшумно охнула и хлопнула повторно.
«Дорогой мой, не отчаивайтесь, я постараюсь что-нибудь для вас сделать… – представив себе, как она, утешая, по-матерински нежно гладит его по волосам, кассирша закусила губу и нервозно закрутилась на стуле, – какой мужчина!»
– В общем, Жаклин, я влип, – распахнув плащ, Жан понуро взгромоздился на высокий вращающийся табурет перед стойкой. Пышногрудая броская Жаклин поставила перед ним чистый стакан, – квартиры нет, денег нет, работы нет… и с директором разругался.
– Зря.
– Сам знаю.
– Что пить будешь?
– Наверное, стрихнин.
Жаклин достала из-под прилавка початую бутылку вина.
– А твоя роль в театре?
– Роль-то осталась… – безрадостно протянул Доре, – театр закрыли.
Жаклин щедро плеснула в стакан.
– Ладно, Жан. Как-нибудь обойдется.
Мужчина взял стакан, принюхался и удивленно поднял брови.
– Тебя отсюда не выгонят? Мне за коньяк платить нечем.
Жаклин жуликовато улыбнулась:
– Тут вчера одна компания гуляла. Боши отмечали день рождения командира… Под конец доотмечались до того, что хоть весь стол из-под носа уноси… Так что, пей.
– Вот за что я тебя люблю, – Жан залпом опрокинул в себя стакан.
– На, – Жаклин выдернула из-под прилавка тарелку с закуской и подсунула ему под локоть, – из тех же запасов. Ешь, голодный, небось.
– Ещё бы! – Жан сгреб с тарелки пару пластов ветчины, скрутил в трубку и отправил себе в рот, – с утра ношусь нежрамши. Как тут? – проглотил и скрутил следующие куски, – я, можно считать, почти год в городе не был. Из Бретани приехал, три ночи дома переночевал и опять на натуру. Потом на озвучку приезжал, но тогда мы из павильона почти не вылезали, а потом сразу в Прованс.
– Плохо сейчас в Париже, – Жаклин тяжело вздохнула и машинально поправила наколку на пышно взбитых волосах, – и с работой плохо и с продуктами. По продуктовым талонам черт знает, чем отоваривают, а на черном рынке цены сумасшедшие. Да и немцы цепляются. Особенно к мужчинам.
– Здесь у меня порядок, – Доре отпил глоток и заел коньяк сыром, – у меня же контракт с киностудией ещё на один фильм.
– Тогда тебе проще. А вообще, что дальше делать будешь?
– Не знаю, фильмом пока и не пахнет, – Доре удовлетворенно оторвался от тарелки, – уф! Теперь жить можно. Кстати, у тебя можно остановиться на пару дней?
Жаклин пожала плечами.
– Конечно, можно. У тебя на сегодня ещё дела есть?
– Вроде бы нет.
– Тогда дождись меня, и вместе пойдем. Одного тебя консьержка не пустит. Давай чемодан.
– Я тебя не скомпрометирую? – нагибаясь за чемоданом, больше для проформы, осведомился Доре.
Жаклин весело фыркнула.
– Наоборот, поддержишь репутацию.
– Вообще-то я собирался остановиться у Ксавье, – пояснил Жан, протискивая под стойку свой чемодан, – но его опять где-то носит, а консьержка вместо вразумительного ответа уставилась на меня, как на привидение… Эй!.. – заметив, как судорожно сжались пальцы Жаклин, мужчина удивленно поднял на неё глаза, – что-то не так? Я думал, что вы… ладно, извини, я не хотел…
Жаклин отвела глаза и молча скрутила полотенце.
– Опять, что ли? – Доре затолкал под стойку чемодан и отряхнул ладони, – говорю тебе, не переживай! Погуляет и вернется…
– Ты… – глаза Жаклин потемнели, – ты разве не знаешь?
– Черт возьми, а что я должен знать? – уже начиная понимать, что дело не в банальной ссоре, а в чем-то более серьезном, возможно… – вы что, совсем разошлись?
– Его взяли осенью сорок первого…
– Как?… Куда?… – в первую минуту Жан даже не понял, о чем она говорит, – постой… но… он же не еврей! Его мать была еврейкой, но…
Жаклин ещё сильнее скрутила полотенце. Так сильно, что побелевшие пальцы почти слились с тканью.
«Как кровь,» – глядя на темно-малиновые пятна маникюра, он почему-то вспомнил кадр из фильма, в котором на закапанном красной краской снегу лежал мертвый кролик.
– Я слышал… меня тогда в городе не было… на киностудии тогда тоже многих забрали, даже некому было монтировать куски… – понимая, что несет невозможный, недопустимый бред, он опустил глаза и тупо уставился на тарелку, – но, я не думал, что и его… тогда высылали только евреев… я думал, что…
Жаклин отвернулась, зачем-то переставила стаканы на витрине.