Я встаю, стряхиваю с одежды грязь и хватаю сумку. Я опять взяла с собой новую сумку «Прада», потому что она очень удобная, и к тому же мне не хотелось терять время. Однако я вытряхнула из нее все содержимое, оставив только пистолет и нож.
Как раз то, что необходимо юной знаменитости.
Я похлопываю ладонью по сумке и двигаюсь дальше. Земля становится все более неровной, а спуск — крутым по мере моего приближения к огромным буквам. До сих пор я не заметила никаких признаков того, что здесь есть еще кто-то кроме меня. Я озираюсь по сторонам, пытаясь найти камеры наблюдения, которые здесь наверняка установлены. Однако ничего такого не вижу, хотя меня преследует мысль, что мой мучитель за мной следит. У меня есть все основания так думать. Как жаль, что рядом нет парковых рейнджеров.
Вокруг царит тишина, и я решаю, что красться бессмысленно.
— Блейк? — шепотом зову я. — Блейк? Ты здесь?
Я стою неподвижно, чтобы шорох гравия под ногами не заглушал другие звуки. Но, кроме стука собственного сердца, ничего не слышу.
— Блейк! — зову я немного громче.
Проклятье, какая разница? Если рейнджеры меня найдут, тем лучше. Тот, кто выманил меня сюда, так или иначе знает, что я делаю.
На сей раз слышится какой-то звук. Не голос, только звук. Тихий шорох. Возможно, животное, но я в это не верю. Это Блейк. И он жив. Остается только добраться до него.
Я бросаюсь вперед, спотыкаясь о камни и обдирая пальцы о землю, чтобы не упасть. Довольно быстро я преодолеваю расстояние, отделяющее меня от букв, и останавливаюсь под гигантской «Г». Однако Блейка тут нет, я иду вдоль надписи и нахожу его в самом конце. У буквы «Д».
Он без сознания. Кто-то подвесил его на букве, связав запястья и лодыжки. Я не совсем понимаю, на чем он там держится.
Впрочем, сейчас все это неважно, главное — снять его оттуда.
— Блейк?
Он не отвечает, но я слышу тихий стон, и этот звук дарует мне надежду.
Тем не менее я все еще в растерянности. Мне ужасно хочется, чтобы Блейк пришел в себя. И не только из-за того, что он, возможно, серьезно ранен. Я боюсь, что одна не сумею справиться.
Он больше не подает признаков жизни, а значит, мне приходится рассчитывать только на себя.
Я подбираюсь ближе, стараясь оценить ситуацию. Похоже, кроме нас с Блейком, здесь никого нет, но этого просто не может быть. Тут какая-то ловушка. Но мне пока не удается понять, в чем дело.
Впрочем, я почти сразу вижу, что держит наверху Блейка. К балкам, которые подпирают букву, привязана веревка, обмотанная вокруг пояса Блейка. Если ее перерезать, он упадет. До земли довольно далеко, но если я сумею разрезать веревки на его запястьях и ногах — и если он придет в себя, — Блейк сумеет спрыгнуть так, чтобы не получить серьезных повреждений.
Поддерживающие балки крепятся к платформе, на которой установлены буквы. Через каждые несколько футов торчат деревянные стойки — вероятно, на них ставят канистры с краской, когда буквы приводят в порядок. Совсем небольшие канистры, если судить по размерам стоек. И все же они должны выдержать мой вес.
Сами буквы стоят на земле, снизу они укреплены шестами, которые позволяют им выдерживать натиск дождя, ветра и даже землетрясений. Во всяком случае, надпись остается в целости и сохранности вот уже несколько десятилетий.
В юности я мастерски лазала по гимнастическим стенкам, поэтому без колебаний бросаю сумку на землю, предварительно засунув нож в один карман, а пистолет в другой, и лезу вверх. До Блейка я добираюсь довольно быстро и впервые в жизни радуюсь, что не боюсь высоты. Дело в том, что мы находимся очень высоко над землей. Ветер здесь довольно сильный, словно мы являемся магнитом, притягивающим все ветры, дующие с океана в сторону пустыни.
У Блейка подрагивают веки, и я начинаю говорить с ним. Я объясняю, что пытаюсь ножом разрезать веревки, стягивающие его щиколотки. Когда я перехожу к рукам, он открывает глаза.
— Доброе утро, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал легко, но, вероятно, не слишком преуспеваю в этом.
Я сижу верхом на балке, держась одной рукой за вертикальную стойку, а мои ноги висят над другой балкой. В свободной руке у меня нож, и я начинаю пилить веревку на его запястьях.
— Где… О господи!
— Ты что-нибудь помнишь?
Я освобождаю его руки и начинаю их массировать.
— Деви, — говорит он хрипло и мрачно, когда я немного отклоняюсь назад, чтобы достать до его талии. — Я предложил его подвезти, а он воткнул в меня шприц. И я мгновенно отключился. — Он смотрит мне в глаза. — Деви, это Энди.