Отвернувшись от картины, Штерн смерил молодую женщину долгим взглядом.
— В вашей власти, Валентина, не дать моим воспоминаниям исчезнуть вместе со мной. Именно это я хотел сказать, говоря накануне, в вашей мастерской, о даре. Подобный талант — редкость. Фонду нужны такие люди, как вы. И не только для того, чтобы реставрировать Кодекс Вазалиса. Нам еще столько всего предстоит сделать…
По лицу старика пробежала тень ностальгии, которая почти ту же сменилась усталым выражением. Штерн сильнее вцепился в предплечье Валентины.
— Эта прогулка меня немного утомила. Не отведете к машине?
Валентина помогла торговцу дойти до «мерседеса», и, пока они возвращались домой, старик успел задремать в лимузине.
Нора вызвалась разбудить шефа по прибытии. Заметно уставший, Штерн позволил Франку проводить его в свою комнату.
Валентина вернулась в библиотеку. Остаток дня она посвятила тщательному фотографированию страниц Кодекса — прежде чем приступать к реставрации, следовало запечатлеть исходное состояние.
Примерно каждые два часа — для того, чтобы предложить прохладительные напитки и убедиться, что все в порядке, — ее навещала Нора.
Ближе к вечеру внимание Валентины отвлекло едва слышимое царапанье. «Должно быть, птичка села на подоконник и стучит клювом по стеклу», — подумала она. Вот и повод отвлечься, немного размять ноги.
Отложив цифровой аппарат в сторону, она подошла к ближайшему окну. Отвесила тяжелую занавеску, не позволявшую солнечным лучам проникать в комнату, затем проделала тот же трюк с двумя оставшимися окнами, но никакой птицы не обнаружила.
За окном, подгоняемые сезонным дождиком, уже сгущались сумерки. Валентина попыталась вглядеться в темноту, но не заметила ничего необычного. В саду было тихо, даже деревья выглядели застывшими, словно гнетущая атмосфера особняка распространилась и на его окрестности.
Вновь послышался приглушенный шум. На сей раз, как показалось Валентине, его источник находился в самом доме.
Отойдя от окна, молодая женщина направилась к плексигласовой двери. Она не ошиблась. Звук определенно шел оттуда.
За стеклянной перегородкой маячил чей-то размытый силуэт. Вероятно, вновь пришла Нора, решила Валентина.
Однако вела себя ассистентка Штерна не совсем обычно. Судя по тому, что видела Валентина через полупрозрачное стекло, Нора копалась в панели управления, но дверь никак не желала открываться.
Так продолжалось минуту-другую, затем, похоже, Нора отказалась от своей затеи и направилась прочь. Контуры ее фигуры становились все более расплывчатыми.
Валентина ощутила нарастающее беспокойство. Страх остаться запертой в этой комнате вытеснил все прочие мысли.
Она попыталась успокоиться, начав искать логическое объяснение поведению Норы. Если не сработал механизм открывания двери, ассистентка, безусловно, отправилась за помощью. Долго ждать мастера не придется. Не пройдет и часа, как она окажется на свободе.
При желании в этом злоключении можно было отыскать и хорошую сторону. По крайней мере техник уже сегодня внесет в память считывающего устройства ее отпечатки пальцев, и с завтрашнего дня она сможет покидать комнату, когда пожелает.
Валентине не оставалось ничего другого, как запастись терпением. Она села, поджав ноги, напротив двери, обвила колени руками и приготовилась к долгому ожиданию.
Силуэт появился вновь.
От удара плечом плексигласовая перегородка задрожала.
Валентина вскрикнула от изумления и, инстинктивно отпрянув, упала навзничь, больно ударившись о паркет затылком. Очки слетели и разбились.
Оглушенная, она увидела, как человек за стеклом снова бросился на дверь. Ее последние сомнения рассеялись. Это была не Нора.
Валентина истошно завопила, но звукоизолированные стены комнаты вернули эхо ее испуганного голоса.
15
— Расскажите мне о Вазалисе.
Давид ожидал чего угодно, но только не этого вопроса. Он шел на встречу без особых иллюзий, будучи уверенным, что декан вызвал его лишь для того, чтобы объявить ему о конце университетской карьеры. Давид даже не удивился бы, если бы от него потребовали последовать примеру наставника, выбросившись из окна. В конце концов, обслуживающий персонал уже имел опыт отмывания мостовой от следов крови, и подобный поступок по крайней мере положил бы конец несчастьям, преследовавшим Давида с тех пор, как он приступил к написанию диссертации.
— Я хочу знать, что вам известно о Вазалисе, — повторил декан, словно Давид его и не слышал.
Тот факт, что несчастный монах, живший восемью столетиями ранее, вызывал столь сильный интерес у высочайшего университетского начальства, немало озадачил Давида. Если его рабочие гипотезы верны, то Вазалис давным-давно мертв, имя его забыто, а трактат превращен в пепел. Почему же тогда декана так интересует эта тема? Он отлично знает, что Давид ничуть не продвинулся в своих поисках и отнюдь не нуждается в подтверждении этого, чтобы исключить его из Сорбонны.
Пока Давид задавался этим вопросом, декан взглянул на часы и напустил на себя раздраженный вид:
— На девятнадцать часов у меня назначена другая встреча, поэтому у вас есть только десять минут, чтобы спасти свою шкуру. Расскажите мне все, что узнали о Вазалисе, и я посмотрю, что можно сделать для вашей докторской. Я слушаю.
За два дня декан перешел от угроз к просьбам. Вопрос лишь в том, чтобы выяснить, насколько благоприятна для Давида такая перемена.
— Что именно вас интересует?
— Над какими документами вы работаете?
Давид все утро размышлял над тем, какую защиту выбрать, и даже сослался на начавшийся бронхит, чтобы не идти на работу. Судя по всему, шеф на этот обман не поддался и объяснил его отсутствие депрессией, в которой Давид пребывал с момента приема на работу.
Захваченный врасплох произошедшей с деканом резкой метаморфозой, Давид вдруг совершенно растерялся. Тысячи страниц, прочитанных им за последние пять лет, перемешались в голове.
На то, чтобы собраться с мыслями, ушло несколько секунд.
— Что касается прямых источников, — забормотал он наконец, — то я обнаружил порядка двадцати ссылок на «De forma mundi» в текстах или письмах, датируемых четырнадцатым-восемнадцатым веками. Это всего лишь намеки, зачастую завуалированные… по крайней мере, в самых ранних документах. Вазалис в них никогда не упоминался напрямую по причине папского запрета, но…
Приняв вид еще более высокомерный, чем обычно, декан остановил его нетерпеливым жестом.
— Не будем ходить вокруг да около. Я переформулирую вопрос и жду от вас ясного ответа: вы нашли убедительные доказательства существования этого трактата?
— Некоторые современники свидетельствуют, что эмиссары Климента IV почти полгода колесили по всем европейским дворам, перекопав также и библиотеки основных аббатств. Люди папы побывали везде, где могли циркулировать экземпляры «De forma mundi».
— Или же эта миссия преследовала совсем иную цель и ваши предположения совершенно безосновательны.
Давид неохотно кивнул.
— Подобную возможность тоже нельзя отрицать. Впрочем, никакого другого объяснения этой настойчивости я не обнаружил. Согласитесь, есть нечто странное в том, что ищейки папы шастали по всему континенту, и никто не знал, чего ради.
Черкнув несколько слов на листке бумаги, декан бросил быстрый взгляд на располагавшиеся напротив него, за спиной Давида, настенные часы и затем добавил:
— Короче говоря, все ваши разглагольствования основываются на ничем не подтвержденной гипотезе? Это представляется мне не слишком…
Он сделал небольшую паузу, выбирая лучшую формулировку для окончания своей фразы.
— Это представляется мне не слишком научным. Пока что мы не располагаем ни единым доказательством того, что папа действительно предал анафеме Вазалиса и запретил упоминать его имя.
Давид пожал плечами.
— Есть лишь один способ добиться неопровержимого подтверждения моих разглагольствований, как вы их называете, и заключается он в отыскании копии какого-нибудь отрывка из сего трактата или же, что было бы лучше, полного текста. На данный момент у меня нет этому доказательства. Что правда, то правда.