В голове окончательно прояснилось. Действие наркотика полностью рассеялось, что было весьма кстати. Чтобы разобраться с критической ситуацией, необходимы все силы, все возможности и способности. Претензии к Штерну и его убийственной помощнице на время лучше отложить.
Естественно, это лишь тактический ход. Сейчас главное — вытащить из дерьма Валентину. Хьюго Вермеер был не из тех, кто быстро забывает нанесенные ему обиды. Вопрос воспитания, вероятно.
31
Рэймон Агостини, похоже, не собирался отступать. Застыв в дверях кабинета, в котором прошла почти вся карьера его старого друга, он не сводил глаз с непрошеных гостей.
Те молчали, и он повторил вопрос, правда, уже менее агрессивным тоном.
— Что вы здесь делаете, молодые люди?
Поднявшись со стула, Валентина сделала шаг в направлении Давида и встала рядом, словно желая образовать с ним единое целое.
Однако Давид не извлек из ее маневра никакой пользы. Словно парализованный, он затаил дыхание и даже не шелохнулся, решив, видимо, дождаться развития ситуации.
— Как вы вошли? — настаивал профессор греческой литературы.
Небольшого роста, с уже заметными залысинами, Рэймон Агостини носил темную эспаньолку, в середину которой затесались несколько седых волосков. С десяток лишних килограммов, сосредоточенных в области живота, ясно указывали на то, что он давно отказался от попыток поддерживать себя в форме.
Прислонившись к наличнику, профессор скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что не сойдет с места, пока не получит удовлетворительного ответа.
— Дверь была открыта, — проронил Давид нетвердым голосом.
— Вы мне симпатичны, Скотто, но не стоит этим злоупотреблять. Я был здесь вчера, когда декан запирал ее. Он унес с собой ключи Альбера, те самые, что находились в кармане плаща покойного, и, принимая во внимание ваши отношения, сомневаюсь, что он мог их вам доверить. Из этого я делаю вывод, что вы взломали дверь. Вы осознаете всю серьезность своего поступка?
Давид не ответил. На лбу, у самых корней волос, проступили бисеринки пота.
— Неудачное вы выбрали время для этих ваших игр во взломщиков, — продолжал Агостини. — После новой трагедии, потрясшей университет, власти сейчас на нервах…
Давид и Валентина недоуменно переглянулись.
— Этим утром скончался еще один член университетского сообщества, — пояснил профессор.
— Кто именно? — спросил Давид.
— Жозеф Фарг. Упал с лестницы, прямо у своего Центра исследований, и сломал шею. Нелепая случайность…
— Фарг? — недоверчиво воскликнул Давид. — Да он же практически жил здесь!
Агостини пожал плечами.
— Что вы хотите, таков закон серийности… Единожды настигнув вас, фатальность уже не ослабит хватку. Как бы то ни было, я все еще ожидаю объяснения вашего здесь присутствия и надеюсь, что оно окажется убедительным. Что, черт возьми, вас привело сюда?
— Вы были правы, дверь мы взломали, — признала Валентина, — но на то имелась причина… Нам нужно было кое-что проверить. Это может иметь отношение к смерти Альбера Када. У нас не было выбора.
Агостини посмотрел на нее с любопытством, но от вопроса относительно ее личности воздержался.
— Как вы понимаете, я не могу удовлетвориться подобным ответом. Прошу вас, выражайтесь яснее. Что вы хотели здесь обнаружить?
— Это долгая и запутанная история… — проговорила молодая женщина.
— Я посвятил сорок лет своей жизни изучению «Илиады», мадемуазель. Обожаю долгие и запутанные истории. Готов выслушать и вашу. А потом решу, следует ли мне, и если да, то в какой мере донести вашу ахинею до декана.
Валентина взглянула на Давида, но тот вместо ответа лишь пожал плечами. Валентина подняла глаза к небу и недовольно насупилась. Пантомима длилась несколько секунд, но ни один из них так и не решился взять слово.
Кончилось все тем, что Агостини потерял терпение.
— Что ж… Пока вы определяетесь, пойду немного приберусь в своем кабинете. Там вы меня и найдете. И, прежде чем уйти, приведите здесь все в порядок, пожалуйста.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он вышел в коридор.
Давид дождался, когда тучный силуэт профессора исчезнет из виду, и лишь тогда вздохнул с облегчением. Лицо его вновь порозовело, он вытер рукавом выступившие на лбу капли пота, потом сел на корточки и принялся собирать рассыпавшиеся по полу бумаги.
— Кто это? — спросила Валентина, присоединяясь к нему.
— Его зовут Рэймон Агостини. Преподает здесь древнегреческий язык и литературу. Один из «динозавров» университета. Появился в Сорбонне примерно в то же время, что и Када.
— Ему можно доверять?
— Они с Када дружили с незапамятных времен. Агостини был единственным человеком во всем университете, которого смерть профессора искренне расстроила.
— Полагаете, ему может быть что-то известно о миниатюре?
— Если Када кому-то о ней и рассказывал, то только ему. Думаю, можно попытать счастья.
Выровняв кипу листов, Давид положил их на стол и направился к двери.
— Вы идете?
— А у меня есть выбор?
— Сомневаюсь. Пока мы не поймем, почему Када покончил с собой, мы не узнаем, почему тот тип в грузовике был так на вас зол. Впрочем, можете вернуться к себе и попытаться забыть про всю эту хрень, но не думаю, что они так просто оставят вас в покое.
Он адресовал Валентине одну из самых очаровательных своих улыбок.
— Да, и еще кое-что… Хватит с меня насильственных смертей. Не хотелось бы потерять столь очаровательную девушку, как вы.
Комплимент был достоин посредственного телесериала, и в других обстоятельствах Валентина нашлась бы что ответить, но утренние перипетии истощили весь ее запас агрессивности.
Она устало махнула рукой.
— Идите. Мне нужно собраться с мыслями. Присоединюсь к вам через несколько минут.
— Я подожду вас, — запротестовал Давид.
— Я бы хотела немного побыть одна. Женские дела… Понимаете?
Давид, однако, не желал уходить, не попытавшись просочиться в брешь, пробитую первым комплиментом.
— Хорошо, я уйду, но только если пообещаете, что мы отныне будем на «ты».
Валентина не видела никакой причинной связи между его уходом и этим знаком фамильярности, но, чтобы избавиться от Давида, возражать не стала и даже наградила его неким подобием улыбки.
— Договорились… Иди же.
— Так ты подойдешь, когда будешь готова? — воскликнул Давид, приходя в полный восторг.
— Вон отсюда! — скомандовала Валентина голосом усталым, но твердым.
Давид наконец удалился.
Валентина услышала, как он постучал в одну из расположенных на другом конце коридора дверей. Давид произнес несколько слов, которых она не поняла, после чего дверь захлопнулась, и на всем этаже воцарилась тишина.
Она открыла сумочку, вытащила небольшое карманное зеркальце и наскоро поправила макияж. Возвращая зеркальце на место, машинально сунула в сумку и стянутую резинкой папку, в которой находились документы, относящиеся к Братству Сорбонны. Она никогда не думала, что способна на такое, как не думала раньше, что может вломиться в кабинет мертвеца или промчаться по Парижу на полной скорости и под проливным дождем на заднем сиденье скутера, которым управляет совершенно незнакомый ей человек. Судя по всему, за эти два проведенных в погоне за Вазалисом дня она сильно изменилась.
Она закрыла сумочку и направилась к тому кабинету, в который вошел Давид.
32
Валентина вкратце пересказала Рэймону Агостини последние события. Она предпочла не называть имени Элиаса Штерна, «забыла» о произошедшей накануне попытке ограбления и оставила в стороне убийство Мари Жервекс, удовольствовавшись описанием нападения, жертвой которого стала, и спасительной операции Давида. По мере того как последний прослушивал отредактированную версию случившегося, лицо его несколько раз меняло цвет, от алого до синеватого, но в конечном счете приобрело почти естественную розоватую белизну. Впрочем, ни поправлять молодую женщину, ни вмешиваться в ее рассказ Давид не решился, позволив ей самой излагать факты. Валентина старалась избегать лжи путем умалчивания, и, хотя удавалось это не всегда, ее обновленная совесть приспособилась к подобной необходимости очень быстро. Валентина и сама чувствовала, что за последние часы сильно изменилась, причем не в лучшую сторону.