Ее рассказ изобиловал противоречивостями и нестыковками, но Рэймон Агостини сделал вид, что не заметил в нем ничего необычного. Скрестив руки на груди, он спокойно выслушал молодую женщину до конца.
— Альбер никогда не упоминал при мне ни о какой иллюстрации, — заметил он, когда она закончила. — Сожалею, но ничем не могу вам помочь. Мне об этом ничего не известно.
Его собеседники не сумели скрыть разочарования.
— Уверены? — все же спросил Давид.
— Абсолютно. Последнее время мы с Альбером редко говорили о Вазалисе. Как и все прочие, в конечном счете я тоже устал от поисков этой химеры. Должно быть, Скотто, вы были единственным, кто еще соглашался слушать Альбера. Я говорю это не для того, чтобы покритиковать. Вы были его докторантом, и постоянное с ним общение не позволяло вам взглянуть на его работу объективно.
— Но как же рукопись, которую изучает Валентина? — возразил Давид.
— Несмотря на то, что вы мне рассказали, продолжу стоять на своем: ни одного экземпляра «De forma mundi» не сохранилось. Подобных чудес не бывает.
Не став спорить, Давид с хмурым видом опустился на стул.
— Вы сообщите о нашем небольшом визите декану? — спросила у Агостини Валентина.
Профессор отрицательно покачал головой.
— Сомневаюсь, что это будет ему интересно. Декан — человек крайне занятый; не думаю, что его стоит отвлекать подобными пустяками. Вас это устраивает?
Валентина наградила его признательным взглядом.
— Спасибо.
— Не за что. Но не приближайтесь больше к этому кабинету, хорошо? Альбер умер, так давайте же оставим его память в покое. Как быть с вещами, разберемся позже.
Он повернулся к Давиду.
— Я отлично понимаю, что вы пытаетесь ухватиться за любую соломинку. Ваша докторская близка к завершению, и вам, конечно же, хотелось бы закончить эту работу. Желание вполне объяснимое. Я вас глубоко уважаю и даже считаю своим другом, поэтому скажу прямо: Альбер был единственным, кто верил в то, что вы успешно ее защитите. Другого научного руководителя вам не найти. Конечно, вы можете до конца своих дней искать этого вашего Вазалиса, но вряд ли что-то обнаружите. Подобный вздор искалечил Альберу жизнь, и самоубийство — лучшее доказательство того, как он заблуждался.
Агостини уперся руками в стол, чтобы придать своим словам больше веса.
— Надеяться не на что, Скотто. Не изводите себя, как Альбер, этими абсурдными поисками. Мне бы не хотелось, чтобы вы кончили, как он. Тут и без вас творится черт знает что!
Несмотря на всю жесткость этих слов, Давид постарался сохранить любезное выражение лица.
— Понимаю, — пробормотал он сквозь зубы.
— Если хотите, мы могли бы вместе подумать над новой темой диссертации, — не все же из того, что вы уже сделали, выбрасывать в мусорное ведро. Вам вовсе не нужно начинать с нуля. Через год, максимум через два, вы бы уже защитились. Поразмыслите над этим на досуге.
Давид не ответил. Он растерянно смотрел на белую стену перед собой, словно только что пропустил хук в подбородок.
— А вы, мадемуазель, чем теперь намерены заняться? — спросил Агостини у Валентины.
— Еще не знаю. Давид полагает, что мне пока не следует возвращаться домой.
Давид вышел из состояния оцепенения.
— Можешь несколько дней, пока все не успокоится, пожить у меня.
Валентина покачала головой.
— Это очень любезно, но мне не подходит. У меня есть один хороший друг — к нему-то я и обращусь. Он знает что нужно делать в подобной ситуации.
Давид недовольно скривился.
— Как хочешь…
Черкнув на клочке бумаге свой номер телефона, он протянул листок Валентине.
— Если понадобится со мной связаться… Кто знает, что нас ждет дальше? Может, когда-нибудь будем сидеть у камина, рассказывая друг другу о своих героических приключениях.
— Возможно, — ответила Валентина, сунув бумажку в карман. — А пока что поучись водить скутер.
Давид попытался изобразить улыбку, но та получилась какой-то кислой. Он посмотрел Валентине в глаза.
— Будь осторожна и помни: где-то поблизости бродит большой злой серый волк. Не дай ему себя съесть.
— Не волнуйся: о такое жесткое мясо он все зубы сломает. И еще раз спасибо за все.
— Не за что. В следующий раз, когда будешь переходить улицу, смотри по сторонам.
Попрощавшись с Рэймоном Агостини, Валентина направилась к двери.
— Известите меня, если вдруг, по счастливой случайности, под вашей рукописью обнаружится «De forma mundi», хорошо?
— Что, начинаете верить в чудеса? — спросила Валентина, саркастически улыбнувшись.
— «Чудеса есть мед чистых умов», говорил Гомер. Мне ли ему противоречить?
33
— Где ты, черт возьми? — вырвался из трубки голос Вермеера, более похожий на рычание. Тем не менее за повелительным тоном вопроса проскользнуло едва заметное беспокойство.
Валентина попыталась протестовать — ради принципа.
— Послушай, Хьюго, нет никакой необходимости так орать мне в ухо. У меня выдался тяжелый день и…
Он не дал ей договорить.
— Это я знаю. Ты где?
— На площади Сорбонны, у фонтана.
— Оставайся там. Сиди и жди. Мы скоро будем.
— Мы?
— Не твоя забота! Смешайся с толпой и никуда не уходи. Мы будем там менее чем через четверть часа. Будь осторожна.
Он отключился.
Лимузин прибыл ровно через двенадцать минут. Он припарковался во втором ряду на бульваре Сен-Мишель, прямо напротив площади Сорбонны.
С удивлением узнав «мерседес» Штерна, Валентина подбежала к задней дверце, которая открылась при ее приближении, явив плохо выбритую физиономию Вермеера. Она бросилась ему на шею, и автомобиль тотчас же отъехал.
— Что ты здесь делаешь, Хьюго?
— Лечу на помощь девице в несчастье. Мечтал о чем-то подобном с двенадцати лет, когда впервые посмотрел «Розу и стрелу» [24]. Какая жалость! Оставил свой облегающий камзол в шкафу. Нужно будет не забыть захватить его с собой в следующий раз, когда тебе вздумается вновь с головой окунуться в неприятности.
— Что ты делаешь в этом лимузине, кретин…
— Люблю роскошь, как тебе известно, а эта машина отвечает почти всем моим критериям комфорта. Конечно, не хватает мини-бара, но этот пробел я восполню по прибытии.
Он развалился на кожаном сидении и похлопал ладонью по бедру Валентины.
— У тебя появился предупредительный поклонник, дорогая. Не знаю, что ты сделала старику Штерну, но он от тебя без ума. Едва не умер от страха, когда услышал об этом несчастном случае.
Валентина посмотрела на него округлившимися глазами.
— Как ты узнал? Я уехала оттуда еще до прибытия полиции и никого там не видела.
— Один из сотрудников Фонда прибыл на место сразу после случившегося. Парень со странным акцентом и именем из бульварного романа.
— Сорель.
— Угу, Сорель, точно. Он видел, как твой верный рыцарь увез тебя на славном двухколесном скакуне. Кстати, кто он, этот твой спаситель?
— Последователь Вазалиса.
Вермеер вздохнул.
— Только этого не хватало… Еще один ярмарочный монстр в твоем зверинце. Я тоже вхожу в их число, конечно же. Неужели, Валентина, так сложно встречаться с нормальными парнями? С такими, знаешь ли, что женятся на тебе, делают тебе детей, водят в кино? Тогда бы те, что дорожат тобой, чувствовали себя гораздо спокойнее. В самом деле, каскады на скутере по Парижу… Для благовоспитанной девушки — это уж слишком.
Валентина даже не пыталась развернуть разговор в другую сторону. В напряженные моменты Вермеер оказывался совершенно неспособным говорить серьезно — вот такая, шутовская, манера общения позволяла ему снять стресс.
24
Под таким названием во французском прокате шел фильм «Робин и Мэриэн» (США, 1976 г.) режиссера Ричарда Лестера с Шоном Коннери и Одри Хепберн в главных ролях.