— Пей.
Блондин накинулся на еду. Гопкинс, выждав немного, спросил:
— Ты кто? Немец? Швед?
Блондин проглотил кусок мяса и пробормотал:
— Тайна. Тысячу песо, и я расскажу вам тайну.
Гопкинс удивленно уставился на него, потом громко заржал:
— Ты ошибся адресом, приятель. За тайны платят в президентском дворце. А здесь пьют честные моряки.
Он налил стопку, ловко опрокинул ее и, вытерев бороду, заметил:
— Брось трепаться. И жри. Плачу я…
— Тысяча песо, — упрямо повторил блондин.
— Да ты совсем спятил, — удивился еще больше Гопкинс. — Проклятые газеты! — Он потряс волосатым кулаком. — Третий сумасшедший за один день!
В бар ворвался шустрый мальчишка-газетчик. Размахивая пачкой газет, он побежал между столиками:
— Свежие новости оттуда! Фиолетовая проказа поражает молниеносно! Человечество может быть спокойно! Самый модный цвет платья — цвет дождевого червя!
Блондин вздрогнул и заерзал на стуле. Гопкинс наклонился к нему и участливо спросил:
— У тебя жена там осталась? Или родственники?
Блондин отрицательно покачал головой. А от соседнего столика поднялся чернявый субъект в потрепанной куртке и встал сзади блондина.
— Что за тип? — спросил он рыжебородого.
— Черт его знает, — откликнулся Гопкинс. — Сумасшедший, продает тайну.
— Тысяча песо, — пробормотал блондин. Он уже изрядно охмелел и плохо соображал, где он и что с ним. Чернявый с любопытством разглядывал его.
— Может, я и дам тебе тысячу, — сказал он задумчиво. — Но я должен знать, за какой товар плачу деньги.
— Меня зовут Зигфрид. Зигфрид Вернер, — пьяно пробормотал блондин.
— Мою тетку зовут Хильда, — жестко сказал чернявый. — Она живет в Лиссабоне на самой широкой улице.
Гопкинс захохотал. Он любил остроумных людей и сразу проникся симпатией к чернявому.
— Выпей, парень, — сказал Гопкинс, протягивая бутылку.
Чернявый отстранился.
— Погоди, — проговорил он. — Налей лучше этому… Зигфриду.
Гопкинс наклонил бутылку, но тут внезапно поднял голову Питерс. Взмахом руки он сшиб со стола всю посуду и свирепо потряс кулаком перед носом Зигфрида.
— Толстая крыса! — заорал он на весь погребок. — Зигфрид! Сволочь! Ты такой же Зигфрид, как я президент Панамы! Клянусь!..
Рыжебородый Гопкинс с трудом усадил разбушевавшегося приятеля. Чернявый незнакомец сверлил блондина острым взглядом. Из углов бара на скандал потянулись любопытные. Сэм, отталкивая руки Гопкинса, кричал:
— Как он смеет? Это же Отто! Отто Вернер — блокфюрер! Гад, даже не потрудился сменить фамилию… А Маутхаузен ты помнишь? Тогда ты был чистеньким и розовым… Сука! Ты ловко стрелял в наши загривки…
— А ну-ка, ну-ка, — поощрительно бросил чернявый.
Сэм, не слушая его, продолжал кричать о том, что он знает этого гада, что самозваный Зигфрид не кто иной, как начальник одного из блоков Маутхаузена, в котором ему, Сэму Питерсу, бывшему летчику его величества короля английского, пришлось провести полгода, и что из-за этого теперь Сэм Питерс уже не летчик, а ничтожное существо, бич, скитающийся в поисках случайной работы из одного порта мира в другой. Изо рта Сэма вперемежку с ругательствами вылетали фразы о немедленном суде над военным преступником и о виселице, которая, по мнению Сэма, далеко не достаточная мера возмездия за все совершенные Отто Вернером преступления.
Выпалив все это одним духом, Сэм замолчал, с ненавистью глядя на того, кто называл себя Зигфридом. И во внезапно наступившей тишине присутствующие услышали голос толстого блондина.
— Я не Отто. Отто — мой брат. Но он умер.
Это заявление вновь вызвало приступ бурного негодования у Сэма. Взгляд чернявого выражал заинтересованность. Пожалуй, он один из всей компании помнил о том, что блондин продавал какую-то тайну. Он подмигнул рыжему Гопкинсу и отошел к стойке. Разрушение, причиненное руками Сэма, было быстро ликвидировано. Столик наполнился разноцветными бутылками. Питерс, бормоча проклятия, потянулся к стакану. Любопытные, увидев, что ссора иссякла, разбрелись по своим местам. Чернявый, непрерывно болтая, следил, чтобы посуда не пустовала, и вскоре добился своего. Сперва Питерс, а потом Гопкинс охмелели настолько, что не выразили протеста, когда чернявый повел Зигфрида к выходу. Блондин не сопротивлялся.
Тайна вновь вышла на улицы. Только теперь никто не просил за нее тысячу песо.