— А это ишшо нам за диво? — с кислым выражением лица отреагировал он на появление княжны, — девке на судне негоже якшатись!
Мирослава, как заворожённая, смотрела на парня и долго не могла отпустить свою руку. Её будто парализовало, перебравшись на палубу струга, она открыла рот и не сводила с Кондратия глаз. Это заметили все — отец, атаман и Белояр. И лишь Кондратий не обращал на девушку внимания.
— Добре пожаловати! — приветствовал атаман Новосильцева, — располагайтися Ваша сиятельства, донцы завсегда рады чести государевой! …Как добралися?
— С помощью Господа атаман! — с улыбкой отвечал Новосильцев, — давно ждёте нас здесь?
— Двое дён и нощей, князь! — отвечал Черкашенин, — отправилися из Раздоров в аккурат после ледохода, как в бумаге государевой было прописано…. Мы полущили царскую грамоту с вестовым ещё у прошлом годе и заранее изготовилися! Я решил самолищно встрещать Ваша сиятельства и знаю, как нелехко из Московии добратися к нам на Дон. Предлагаю погутарить об ентом обо всём вместе с обедом.
— Благодарствую, атаман, — отозвался Новосильцев, — сколько дней пути до Раздор?
— Ежели по тещению Дона итить без нощлега, — прикидывал атаман, — то за трое дён будим на мести, но нощью негоже, можно на мель попасти, не взирая на половодие! Ежели останавливатися на нощь, то полущаиться за пять, но можно и другой способ найтить. К примеру, дённо на вёслах, а нощно отдыхать.
— Значит, поговорить, время у нас имеется, — согласился Новосильцев.
— А зараз снимайтися с якорёв и полным ходом по тещению, — скомандовал Черкашенин казакам, управляющим судном, — мигом, матрю вашу, без думок у калгане!
Казаки, выполняющие работу матросов, быстро, чтобы не сердился атаман, снялись с якоря и все три струга на вёслах пошли на разворот. На атаманском судне гребцов было шесть человек, а на двух других, что поменьше по четверо. Парус применялся только при попутном ветре и за ненадобностью он пока был подвязан к рее. Виднелись две небольшие пушки по обоим бортам струга, грозное оружие, используемое казаками при захвате купеческих барж и судов, во времена разбоя на Дону.
Атаман сопроводил Новосильцева в свою каюту, тесную комнатушку под верхней палубой струга, где казак высокого роста быстро накрыл стол. Нарезал шмат сала, очистил несколько луковиц, вяленого осётра, положил в миски говядину-солонину и, конечно же, чёрствый хлеб. Таким скудным был сухой паёк даже у атамана, который ничем не отличался от еды рядовых казаков. Новосильцев удивился, что атаман не угощал его спиртным, и даже не спросил, желает ли князь чарку водки? Приступив к трапезе, атаман начал разговор о предстоящем сопровождении посольства в Константинополь.
Новосильцев тут же отметил для себя специфический диалект казаков. Атаман говорил твёрдо, медленно и протяжно, но не плавно, и с заметным «яканьем». Вместо «ч» произносил «щ», иногда вместо «и» говорил «ы», а «щ» заменял двумя «шш». Такие словечки как «табя», «сабя» или «тябя», «сябя», «щаво», «яво», «маво», «тваво», «сваво», «вядро», «мяня», «ня знаю», «лятучкя», «штоля» невольно вызывали у князя улыбку и атаман заметил иронию Новосильцева.
— Щаво, князь лыбишьси? Языка штоля маво не понимашь? — спросил он с улыбкой.
— Понимаю атаман! — улыбался Новосильцев, — непривычно ваш говор слышать, немного исковерканный….
— Для маво уха и твой смяшён, — ответил атаман, — но не обрашшай на мяня вниманию и не обижайси!
Беседу о предстоящих переговорах с турками в крепости Азов, вели попутно с обедом конфиденциально. Дела государевы не должны слышать посторонние люди и Новосильцев заранее попросил об этом атамана.
— Щаво табе? — рыкнул Черкашенин на казака, готовившего обед и заглянувшего в каюту.
— Можа вам ишшо щаво подати? — спросил казак.
— Ступай отсель, — отмахнулся от него атаман, — здеся секреты государевы обсуждаемси! Я покличу табя, коль понадобишьси!
Мирослава и Белояр обедали вместе. Девушка долго принюхивалась к еде, очевидно, ей не нравилась такая пища, но, в конце концов, голод заставил её за обе щеки уплетать вяленого осётра, а затем и солонину. Белояр приступил к поеданию сразу, без обнюхивания, он давно воспитывал в себе аскета и не обращал внимания, что ему предлагалось на обед. После трапезы брат и сестра вышли из каюты и, минуя гребцов, усердно работающих вёслами, поднялись на верхнюю палубу. Сын атамана Кондратий стоял у штурвала и смотрел вперёд. Он с безразличием скользнул взглядом по девушке и отвернулся, не замечая её присутствия. А Мирослава, наоборот, как заворожённая, старалась показаться ему на глаза. Даже Белояр оторопел от её настойчивости.