Чаще всего утром она не могла вспомнить ночные страхи и каждый раз, улыбаясь своим переживаниям, с интересом ждала следующей ночи в надежде увидеть то, что невидимо при дневном свете.
С годами сны стали редкими и потеряли сочность цветов, став скучными, рутинными и бесцветными. Она больше не ждала их, потеряв интерес к детским переживаниям, обыденность поглотила ее, лишь изредко одаривая воспоминаниями из закоулков памяти, в которых ей приходила ее прежняя, беззаботная жизнь рядом с матерью и отцом.
Эта ночь оказалась пугающе пророческой. Устав бродить по полутемной квартире, она легла на кровать, поджав ноги и замотавшись как в кокон пледом, в мечтах о возлюбленном смотрела в окно на небо с парящими облаками. Вскоре ее сморило и незаметно для себя она уснула, нервно подрагивая во сне. Ее тело парило, поднимаясь ввысь, словно наполненное пузырьками, она легко перебирала руками, отталкиваясь от восходящих потоков и неслась навстречу небу, поднимаясь все выше. Исчезли яркие краски, переливавшиеся близ поверхности, обволакивающие облака остались внизу, зацепившись за крыши домов, колючий холод опутал тело, сковав по рукам и ногам, ей с трудом удавалось держаться траектории, где сдвигалось пространство, открывая бесконечные миры, но глаза продолжали цепляться за ускользающую поверхность, нитью связывая ее прошлое и будущее. Среди бескрайней синевы под собою ей почудился остров, куполом восставший из сердца Земли, холодный ветер бил в лицо, приближая видения грядущих событий. Терзаясь предчувствием, она устремилась к нему, подспудно выискивая того, к кому стремилась ее душа всю недолгую земную жизнь. Глазам предстало поле боя, разбитые, поломаные судьбы молили о пощаде, скрючившись в чреве смирения, тянулись к ней костлявыми, истерзаными чувствами, принявшими всю боль непрожитой войны. Потоки крови неслись со всех сторон, сливаясь в реки, перемалывая останки прежней жизни и не было края этой вакханалии поражения, прежде чем она, сжимаясь от ужаса предначертанной трагедии, посреди нагроможденья страхов увидела его, восставшего над крахом мироздания в этот миг. Как пламя в темноте он осветил все уголки и с губ его сорвалось — ЖИЗНЬ ВНУТРИ.
127
Словно в кадрах замедленной съемки Громов запечатлел, как Николай размахнулся, заведя руку за спину и со всей силы забросил далеко от берега маленькую, сверкнувшую стеклянным блеском ампулу. Описав пологую дугу, она ударилась о поверхность воды, отпечатавшись разбегающимися кругами и проскользив в воздухе, скрылась в воде, навсегда потерявшись из вида. Оглушенный страшным предчувствием беды, Громов всматривался в глубины багровеющих вод, пытаясь осознать чудовищный замысел своего бывшего товарища, совершившего непоправимое. Долгая дорога к озеру, хранилищу живой воды, для каждого из них оказалась своей, как судьбы людей, зачатых в утробе матери едины до тех пор, пока первый вздох, расправляющий легкие, первый свет, бьющий в глаза и первый вкус материнского молока не наделит каждого своим непохожим и неповторимым напутствием перед миллиардом тропинок, ведущих в разные миры. Их пути, выбранные ими когда то, столкнули их бессмертные души здесь, на перекрестке миров по дороге в бесконечность.
— Что ты сделал? — взревел Андрей, эхо его голоса многократно отразилось от повехности купола, повторяясь и перекрывая тысячелетнюю тишину этого места.
— Я решил, что нас двоих будет достаточно — буднично ответил Николай, спрыгнув с валуна, на котором сидел — Человечество в массе своей не заслужило быть приближенным к избранным, к тебе и мне — он улыбнулся и Громову почудилось, как повеяло холодом и затхлостью склепа, полного мертвых тел, где он искал свою потерянную любовь среди чумы несколько сотен лет назад.
— Ты. Ты — прошептал Андрей, пятясь к воде — Ты..
— Я отравил озеро! — лицо Николая приблизилось настолько близко, что было видно, как блестит сухая, пергаментная кожа, натянутая на череп, в оскале искривленных, тонких губ темнели изъеденые зубы, а тело сгорбилось и одряхлело, распространяя смрад гниющих внутренностей — Я сделал то, к чему шел все это время, как нашел украденную у тебя пробирку с чудодейственным содержимым! — Колько лающе зашелся смехом — Ты решил присвоить себе то, что по праву принадлежало всем нам, ты один хотел стать ближе к нему — он ткнул пальцем вверх — А теперь нас двое и никто не станет такими как мы — Колька судорожно взмахнул рукой, огибая поверхность озера — Эта вода никого больше не вознесет и не спасет! Только ты и я. Ты и я — шипение его голоса неслось отовсюду, заполняя миазмами хранилище утраченных надежд на спасение.