6
Вот что услышал Иосиф той ночью в холодном сарае, где заброшенно валялись тюки с шерстью, заготовленной для валенок. В будущей России самой авторитетной станет партия Хранителей Радуги. Вступить в неё сможет лишь тот, кто, по примеру американского философа Генри Торо, три года, уединённо и собственным трудом, проживёт в лесу. Брать с собой можно будет только доски и гвозди для постройки жилища, самые простые инструменты. Кормиться - за счёт посевов картофеля и гороха, сбора грибов, ягод, орехов. Позволительна рыбная ловля - но лишь удочкой. И ни в коем случае не рубить деревьев - отапливайся валежником, ведь его предостаточно. Исключается эксплуатация домашних животных. - Эксплуатация... кого? - Иосиф не скрыл изумления. - Эксплуатация животных так же безнравственна, так же недопустима, как и эксплуатация людей! - заявил с запальчивостью, словно его обижали, Евстафий. - Ну и, кроме того... - он опять вернулся к сдержанному, рассудительному тону, - мясо, молоко, сметана и прочее предполагают усложнённые потребности. Из-за этого человек часто ощущает недостаток чего-либо и не может пить из другого источника. Генри Торо удивительно метко это доказывает. А сколько времени отнимает уход за животными! Человек должен освобождаться от забот к трём часам дня. И до отхода ко сну заниматься чтением и размышлениями... - Теперь я пожму вам пять! - Иосиф Двойрин вскочил на ноги. - Да, но... совсем без хлеба? - А гороховые булочки? - восторженно воскликнул Евстафий. - Их легко испечь в простом первобытном очаге. Вы когда-нибудь пробовали горячие гороховые булочки с брусникой? Кончится война - попробуете! Ему пришла мысль, делился Евстафий, что если человек проживёт в лесу так, как было описано, - он совершенно преобразится. Хранить то, что чисто и красиво! Он не сможет без этого. И станет Хранителем Радуги. И тогда его можно выбирать на любой пост. Он не вырубит лес, не примет взятку, не притеснит никого. Он будет мечтать не о новых должностях, не о богатстве, а о том, чтобы после срока службы жить там, где ему открылась Радуга... - Парадокс Зенона! - обозначил Пузищев. - Парадоксы Зенона - из другой оперы, но пусть! - махнул рукой Евстафий. - Россия будет самой красивой, самой доброй... - Утопия! - перебил Истогин. - Утопия и не более того - если не сделать, как я говорю. Пусть будут Хранители Радуги, но над ними должны быть женщины... красивые, милые, - произнёс он с тихим воодушевлением, - очень обаятельные... Пузищев тут же уведомил Иосифа, что Истогин безнадёжно влюблён в жену инспектора народных училищ Бузулука. - Замечательно красива, это правильно! - сказал Пузищев и самодовольно добавил: - Она - моя двоюродная сестра. Рассказал: когда в народном доме устраивались любительские спектакли, его кузине давали первые роли, и она всегда играла с успехом. - Нашёл выражение! - возмутился Димитрий. - А что? - Совершенно топорно сказал! Чтобы передать представление о такой женщине... Козлов прервал, стойко держась своей темы: - Мне хотелось бы, чтобы на главный пост был избран человек, который, помимо всего... играл бы на скрипке... - Вы играете на скрипке? - восхитился Иосиф. - Ну что вы! Никаких способностей. - Он вечно не за себя старается, - пояснил Пузищев. - Но мне, другу, в мелочи не хочет уступить! В какой раз говорю: совсем без охоты нельзя! Я бы стрелял матёрых волков... да хоть водяных крыс... - Миша, нет! - отрезал Козлов. - Охотников я судил бы военно-полевым судом. - А если нас... - начал Пузищев и осёкся, - если их много? - Я воевал бы с ними, как с красными! - Козлов, волнуясь, взглянул на Иосифа: - Вы были бы со мной? - Да! Я вам объясню мою идею... Но тут передали приказ выступать. Подполковник Корчаков, возглавлявший партизан, пошёл с частью людей захватывать артиллерию красных и освобождать из тюрьмы заложников. Остальные - гимназисты оказались среди них - были двинуты в центр города.
7
В рыхлом застойном сумраке колонна вытянулась по Неплюевскому бульвару. Голые деревья уже ясно виделись до каждой ветви. На них недвижно сидели галки, грачи, и их перья ерошил жёсткий предрассветный ветерок. Рядом с командиром шёл кадет лет пятнадцати, хорошо, по его словам, знавший город. Он, однако, ошибся, и на Введенскую вышли с опозданием. Эта улица выводила в Хлебный переулок, где за углом, в двух кварталах, стоял капитально строенный доходный дом купца Зарывнова, занятый под жильё работниками губисполкома и военно-революционного штаба. В охрану сюда принимали не слесарей, не молотобойцев: отбирали, на соблазнительный паёк, вчерашних фронтовиков. Командир послал одно отделение в обход - атаковать здание с запада тогда как другие устремятся к дому по Хлебному переулку с юго-востока. Голова отряда была шагах в ста от угла переулка, когда в городе шумнула-захлопотала стрельба. Это казаки Лукина бросились к казармам бывшего юнкерского училища. Пузищев тронул Иосифа за рукав: - Видишь как... не успели мы! Доносящаяся пальба сейчас поднимет на ноги охрану в доме Зарывнова. У его подъезда ещё не был погашен фонарь на столбе; жёлто светились несколько окон. Подходя, белые, с нервно-сжимающей собранностью, ждали окрика часового - но из окошка в цоколе здания выскользнул трепетно-тряский язычок огня. Зачастили хлопки: взъю-у-у, взъю-у-у, взъю-у-уу - быстро-быстро зазвучало над головами. Иосиф среагировал своеобразно: поднял глаза, словно можно было увидеть полёт миниатюрных цилиндриков. Его с силой пригнули к земле, потащили назад, за угол. - Отливается нам задержка! - озлобленно бормотнул кто-то. В теснящейся кучке солдат раздалось: - Уже потери есть... Офицер то и дело эффектно подносил руку к глазам, смотрел на часы. Несомненно, растерянный - он держался прямо, стараясь выглядеть суровым и воинственным. Фуражка с белеющей круглой кокардой была лихо примята. - Ещё одно отделение - в обход! Атака на дом - с западной стороны! Старшим офицер назначил Истогина. Ломкая льдистая грязь дробно хрупала под подошвами, вот и улица, выводящая на дом Зарывнова с запада. Возле угла столпилось отделение, что пришло сюда раньше. Они уже ходили на приступ - охрана, без суматохи, стала так бодро крыть беглым огнём, что только и оставалось откатиться. Истогин, изо всей силы напрягая грудь, закричал как очумелый: - У меня пр-р-рика-а-аз - взя-а-ть дом!!! Он глянул за угол и обернулся к своим: - Да они сами лезут... Красные, человек сорок, подбирались вдоль стен зданий, зверовато клонясь к панели. Руководство посчитало, что белых с этой стороны - горстка, и решило, выслав стрелков вперёд, прорваться. - По моему взмаху - в атаку! Кричать "ура" громче громкого! - Истогин, в неистовстве бесстрашия, встал на носки, как можно выше вскидывая сжатый кулак. Ур-р-ра-ааа!!! Молодые, многие - совсем подростки - стремглав кинулись в улицу: бешеные от собственной дерзости. Ур-ра-аа! ура-а... Густо сеялся топот, ружейные стволы торчливо покачивались впереди бегущих. Иосиф нёсся, беспамятно отдавшись крику, стремясь сжимать винтовку что есть сил, словно её сейчас станут вырывать у него. Вот он вдавил приклад в плечо, нажал на спусковую скобку. Кто-то встречный, шагах в четырёх - молниеносно, одновременно со вспышкой из дула - отлетел со странной лёгкостью и шлёпнулся навзничь, точно был картонный и его сзади рванули проволокой. Слева от Иосифа пробила "пачка" выстрелов. Ур-ра-а! ур-ра-а! ура-аа!.. Фигуры впереди вдруг повернулись и побежали. Он мчался за ними, пытаясь достать штыком ускользающие спины. Стремительно накатилась желтовато-серая стена здания. На крыльце сбился гурт: жались, поднимали руки, пригибались. "Сдаё-о-мся!!" - всё крепкие, в зрелой поре мужики, усатые; некоторые в куртках чёрной кожи - деревянные колодки маузеров на боку. Кто-то обхватил Иосифа, целует в щёку... Козлов. Орёт в самое лицо: - Победа! Пузищев, подпрыгивая на месте, размахивает рукой с двумя растопыренными пальцами: - Вы - по одному! по одному! А я - двоих! Оторвал Козлова от Двойрина: - Не вида-а-ли?! - и подбросил вверх шапку.