— Мои помощники заняты строевой подготовкой, поэтому отвезите камрада Илиана в лазарет легиона. Когда вернется, отдайте ему оружие… которое он обронил при падении.
— Будет сделано.
Еще раз кивнув, Гельмут пошагал прочь. Марина, оцепенев, смотрела на меня в изумлении. Рот ее чуть приоткрылся, показывая белоснежные зубки.
— Это как так? — негромко поинтересовалась она.
— Я же сказал, что подчиняюсь только тебе и центуриону, — ровным голосом произнес я и ободряюще подмигнул ошарашенной девушке, у которой происходящее просто не стыковалось с реальностью.
В лагерь легиона мы поехали на кургузом опель-блице. Я без подсказки догадался — раз уж нас вывезли в окруженное лесом поле поодаль от чужих глаз, значит появляться на советской технике в немецком легионе совершенно нежелательно. Чтобы не получилось как в анекдоте про Штирлица, когда он оказался на грани провала, придя на пляж загорать в красных трусах с серпом и молотом.
С Мариной мы ехали в кабине, «поскользнувшийся» сигнифер — в кунге. Там до этого было загружено полагающееся научной группе имущество, самое разное — полевая форма, спальные мешки (целых четыре), мобильный душ и чего только не было. Они вдвоем, оказывается, и ездили только что в форпост корпорации получать по списку.
Чтобы сигнифер вместился, кузов пришлось освободить — я даже устал все это дело выгружать. Илиан все это время сидел и терпеливо ждал, привалившись спиной к колесу прицепа-кунга, баюкая сломанную руку. Смотрел он на меня затравленно — похоже, произошедшее заставило его переосмыслить происходящее. Как и Марину, только эмоции у них конечно от снизошедшего понимания абсолютно разные, видно по выражению лиц.
Из лагеря легиона вернулись мы ближе к вечеру. Илиан присмирел, не сказал больше ни слова. Когда я ему кобуру обратно отдавал, прямо на меня он не смотрел, взгляд бегал. Как бы гадость какую не задумал, зря я лажанулся, когда Гельмут недавно отправить его прочь предлагал. И ведь не пойдешь к нему, не скажешь переиграть. Любой аристократ хозяин своего слова, всегда думает прежде чем говорит, и, если я сейчас переобуюсь во мнении, центурион может реально заподозрить, что перед ним не пустоглазая в чужой оболочке.
Когда мы приехали, в лагере все палатки уже стояли, в безветрии вокруг разносился стойкий запах шашлыка. Похоже, народ быстро сориентировался и в добавок к серой массе брикетов организовал неплохой ужин. Интересно только откуда мясо взяли.
Пока вместе с Мариной разбирали второпях выкинутое мною несколько часов назад имущество, Илиан растворился в вечернем полумраке. Через час, когда мы уже заканчивали, он вновь нарисовался и пренеприятнейшим голосом сообщил, что по утвержденному центурионом порядку спать мне полагается в палатке четвертой команды.
Вряд ли Гельмут решил меня так проучить, скорее всего действительно утвердил не глядя предложенный вариант в суматохе первого дня. И судя по взгляду Илиана, в котором промелькнула неясная тень, в палатке четвертой команды лишних коек не было. В этот момент снова прорезалось чужое знание. Причем не так, как можно было ожидать: это было нечто среднее удивлению в духе «а пес-то хорош!» Законы римской армии таковы, что нарушать установленный порядок даже патрициям нельзя, и в этот раз сигнифер удачно подсуетился. Неприятно, конечно, но ладно — хотя вопрос с сигнифером надо решать, конечно. Еще что-нибудь ему сломать, что ли?
— Камрад Илиан, мой телохранитель Александр Саргон будет ночевать в фургоне научно-исследовательской группы, — ангельским голосом произнесла Марина.
— К сожалению, это невозможно, — с максимально возможным участием в голосе произнес Илиан. — Александр Саргон в первую очередь — водитель и солдат центурии, и только во вторую — ваш телохранитель, а согласно утвержденному центурионом… — сигнифер сделал ударение на это слово, взяв паузу, но продолжить не успел, Марина перебила.
— Камрад Илиан, довожу до вашего сведения, что я боюсь темноты, одиночества и воспоминаний о виденных в тумане тварях. Я боюсь темноты, и ночное одиночество нарушит мой психоэмоциональный фон, так что я не смогу полноценно исполнять свои научно-исследовательские обязанности. Мой телохранитель будет охранять спокойствие моего сна.
— Но ведь ночью здесь не темно и…
— Это не важно. Мое указание вами не обсуждается, можете доложить об этом центуриону Гельмуту. Еще вопросы есть? Если нет, свободны.
Голос Марины, ангельский вначале, к концу фразы зазвенел стальными нотками. Вопросы у Илиана определенно были, но задавать он их не стал — кивнув и не снимая маску благожелательного вида, развернулся и направился прочь.