— Боже мой, что вы имеете в виду? — Гейнс был искренне озадачен. Глаза Хейвена были почти полностью закрыты в раздумье, теперь он широко раскрыл их.
— Похоже, — сказал Алар, — что путешествие могло вызвать весьма необычные перемены. Разве не может быть так, что мое тело, как у Мьюра, было искажено? Достаточно, чтобы я стал полностью переодетым Кенникотом Мьюром? Замаскировался так хорошо, что я даже себя не узнаю?
Рот Гейнса несколько раз открылся и закрылся, прежде чем он ответил: — Я думаю, это невозможно.
— Возможно, и не невозможно, — медленно проговорил Хейвен, — но, скажем так, невероятно. Что касается теории, нет ничего, что могло бы ее поддержать это, кроме того, что на многие наши загадочные вопросы можно было бы легко ответить таким образом.
— Ну что ж, — продолжал Алар, поворачиваясь сначала от Гейнса к Хейвену, а потом снова к Гейнсу. — А как насчет Мегасетевого Разума?
— Разума? — повторил Гейнс, потирая подбородок. — Вы думаете, что Мьюр — это Разум?
— Да, я думаю, что это возможно.
Гейнс усмехнулся. — Это было бы очень, очень увлекательное развитие событий, если бы это было правдой. К сожалению, это не так. Единственное сходство между Разумом и Мьюром заключается в чрезмерном размере их тел. Несколько раз проводились расследования, и эта возможность была отброшена.
— Следователей можно подкупить, — сказал Алар. Он провел пальцами по передним концам подлокотников своего кресла, быстро переводя взгляд на них, а затем снова на двух более пожилых мужчин. — Записи могут быть уничтожены или подделаны. Факты можно скрыть.
— Возможно, это и так, — решительно сказал Гейнс. — Но я сам знаю, что Мегасетевой Разум существовал задолго до исчезновения Мьюра. Не как Разум, как таковой, конечно, но даже тогда демонстрирующий потенциал того, чем он, в конечном счете, станет.
Хейвен издал какой-то щелкающий звук, прижимая трубку к зубам. — Шансы на то, что ты, Алар, настоящий Мьюр, — задумчиво произнес он, — как бы малы они ни были, все же лучше, чем шансы Разума оказаться Мьюром.
Все это время Кейрис не сводила глаз с лица Алара.
Вор вздохнул. — Ну, вот и все. Но как насчет даты записи? Двадцать первого июля две тысячи сто семьдесят седьмого — до нее всего несколько дней. Поскольку книге, по меньшей мере, пять лет, Мьюр, должно быть, ошибся в дате.
— Мы не знаем ответа, — признался Гейнс. — Мы так и думали.
Вор невесело улыбнулся. Он сказал:
— Как мог Мьюр вернуться в Т-двадцать-два еще до того, как его построили?
В комнате медленно воцарилась тишина. Ничего не было слышно, кроме подавленного прерывистого дыхания Кейрис. Алар почувствовал, как в его пояснице беспокойно пульсирует нерв. Хейвен безмятежно теребил свою трубку, но его глаза ничего не упускали.
— Даже древние, несогласные с Аристотелем в своем самом диком виде никогда не предполагали, что время может быть пройдено отрицательно, если только... Алар задумчиво потер щеку в раздумье. Остальные ждали.
— Вы сказали, что панель управления разбитого корабля указывала на возможность сверхсветовых скоростей? — спросил он Гейнса.
— Так мне показалось. Привод оказался практически идентичным тому, что разработан для Т-двадцать-два.
— Но в элементарной механике Эйнштейна транссветовые скорости невозможны, — возразил Алар. — Ничто не может превысить скорость света, по крайней мере, теоретически. Тот факт, что я мог находиться на борту корабля, похожего на Т-двадцать-два, ничего для меня не значит. На самом деле, само название Т-двадцать-два кажется бессмысленным. Откуда наш корабль Т-двадцать-два получил свое название?
— Хейз-Гонт принял это название по предложению Тойнбианского Института, — ответил Гейнс. — Это просто сокращение от «Тойнбианской цивилизации номер Двадцать-два». — Великий историк дал каждой цивилизации свой порядковый номер. Египтяне были номером один, Анды — номер два, Китайская цивилизация — номер три, Минойцы — номер четыре и так далее. Наша нынешняя цивилизация, Западная, — это Тойнби номер Двадцать-один.
— Тойнбианцы тайно выдвинули теорию, что межзвездный корабль может спасти Тойнби Двадцать-один, запустив нас в новую культуру — Тойнби Двадцать-два, точно так же, как парус запустил минойское морское владычество, лошадь — кочевую культуру, а каменная дорога — Римскую Империю. Так что Т-двадцать-два — это больше, чем просто название корабля. Это может оказаться мостом жизни, связывающим две судьбы.
Алар кивнул. — Вполне правдоподобно. Нет ничего плохого в надежде. Но мысли его были далеко. «Фобос», который привез Гейнса, был ограничен в движении к Солнцу. В солярионах могли быть люди, близко знавшие Мьюра. А потом этот вопрос отрицательного времени. Как космический корабль мог приземлиться, прежде чем взлететь?
Кейрис прервала его размышления. — Раз уж мы зашли в тупик с выяснением вашей личности, — предложила она, — может быть, вы расскажете нам об остальном открытии относительно вашей звездной фотопластинки? В Галактариуме вы сказали, что это еще не все.
— Что ж, очень хорошо, — согласился Алар. Он резко погрузился в свою тему. — С момента завершения строительства Лунной Станции мы полагали, что это будет только вопрос времени, пока мы не проникнем во все пространство и не найдем нашу собственную галактику на противоположном полюсе вселенной.
— Это было предсказуемо, и мое открытие просто подтвердило предсказание. Но были и другие события в этой части неба, которые не так легко было предсказать.
— Давайте вернемся немного назад. Пять лет назад, как известно любому изучающему астрономию, тело неисчислимой массы, по-видимому, возникшее в точке пространства вблизи нашего собственного солнечного скопления, возможно, совсем рядом с нашей солнечной системой, устремилось во внешний космос.
— Оно прошло вблизи галактики М-31, разрушило ее внешний край с различными новыми звездами и столкновениями звезд, а затем, очевидно, двигаясь со скоростью, превышающей скорость света, исчезло, примерно, в восемнадцати миллиардах световых лет. Под «исчезновением» я подразумеваю, что астрономы больше не могли обнаружить его влияние на галактики вблизи линии его гипотетического полета.
— Причина, по которой они не могли его видеть, заключалась в том, что они больше не смотрели в правильном направлении. Тело миновало срединную точку вселенной по отношению к своей исходной точке и начало возвращаться. Естественно, оно приближалось в противоположном направлении, которое, конечно, является тем же самым направлением, в котором лунный телескоп должен быть коллимирован, чтобы ухватить нашу галактику.
— За те шесть недель, что я изучал этот небесный сектор, я наблюдал влияние неизвестного тела на галактики вблизи линии его возвращения и вычислил его траекторию и скорость со значительной точностью. Скорость, кстати, очень быстро уменьшается от своего космического пика в два миллиарда световых лет в год.
— Шесть недель назад, когда я только начал свои наблюдения, оно почти завершило свой кругооборот вселенной, и возвращалась в нашу галактику. Вчера оно прошло так близко от Магеллановых Облаков, что его притяжение притянуло их друг к другу, и это могло привести к столкновению. В Малом Магеллановом Облаке я уже насчитал двадцать восемь новых звезд.
Он сделал краткий вывод. — Это тело приземлится на Землю двадцать первого июля.
В группе воцарилась тишина. Несколько минут единственным звуком был скрежет пустой трубки Хейвена.
— Самое странное, — задумчиво проговорил Гейнс, — это его изменяющаяся масса. Разрушение звезд нашей собственной галактики в Андромеде — это старая история, как сказал Алар. Но на звездное скопление Андромеды действовало нечто, движущееся чуть ниже скорости света и с массой около двадцати миллионов галактик, сосредоточенных в одной точке.
— Но к тому времени, когда это тело достигло галактики М-31 примерно три недели спустя, его скорость была во много раз больше скорости света, а масса была неисчислимой, возможно, граничила с бесконечностью, если такое допустимо. Я не сомневаюсь, что Алар нашел те же условия для его возвращения — постепенное уменьшение скорости и массы. Так что, к тому времени, когда оно достигнет Земли, у него снова будет очень маленькая масса или скорость, по крайней мере, ни одна из них не сможет повлиять на эту систему. Алар поставил последнюю точку в головоломке, которая сводила астрономов с ума в течение пяти лет. И теперь собранный пазл еще более непонятен, чем его части.