Следующие пять секунд покажут, была ли успешной азартная попытка Вора загипнотизировать чужой оптический сенсорный механизм чрезмерной стимуляцией.
— Я доктор Тэлбот из Института Тойнби, — быстро прошептал он. — Вы прибывший психиатр на станцию Солярион-9. Мы поднимемся на борт вместе. Когда мы подойдем к охранникам на трапе, скажите им, что все в порядке, и попросите их немедленно принести наше снаряжение. Шей моргнул, глядя на него.
Действительно ли это сработает? Было ли это слишком нелепо? Неужели он был безумно самоуверен?
Вор развернулся и быстро зашагал по направлению к трапу, и следящим за ним полицейским. Позади него послышался топот бегущих ног.
— Стой! — воскликнул Шей, поспешая за остальными четырьмя стражниками.
Алар нерешительно прикусил губу. Очевидно, он проиграл эту игру. Если Шей планировал убить его на пятне, он должен был попытаться прорваться мимо полицейских по трапу в солярион. В возникшей путанице может открыться путь к бегству. Несомненно, Майлз не станет покорно подчиняться насильственному вторжению Шея.
— Не трогайте этого человека! — крикнул Шей. — Это не тот.
Он сделал это.
— Ну, доктор Тэлбот, — хихикнул Шей, — каково мнение Тойнби о жизни в солярионе сегодня, двадцатого июля?
Алар отодвинулся от стола в личной столовой Шея и задумчиво погладил свою фальшивую бородку. Его улыбка слегка перекосилась. — Моя первая мысль, сэр, заключается в том, что с вашей стороны было очень великодушно, чтобы добровольно согласиться на столь рискованное обязательство.
Шей нахмурился, потом хихикнул. — Просто каприз в последнюю минуту. Первоначально я просто пытался связаться с одним парнем на лунной станции... Он издал озадаченный булькающий звук, явно подразумеваемый смех. — Но потом у меня появилось внезапное убеждение, что я должен попытаться помочь этим беднягам на Солярионе-9. И вот я здесь.
Алар покачал головой. — Вообще-то, граф, боюсь, им уже не помочь. Я пробыл здесь всего сорок восемь часов, но пришел к выводу, что шестидесятидневная смена в солярионе губит человека на всю жизнь. Он приходит свежим и здоровым. Он уходит безумным.
— Я согласен, доктор, но разве это ухудшение личности не имеет большего значения для Тойнбианцев?
— Вполне возможно, — рассудительно согласился Вор. — Но сначала давайте рассмотрим общество, состоящее примерно из тридцати душ, выброшенных из материнской культуры и запертых в солярионе. Огромные опасности угрожают со всех сторон. Если человек, наблюдающий за линиями Фраунгофера, не успеет вовремя заметить приближающийся кальциевый факул, чтобы предупредить пилота бокового двигателя — бах — станция погибает.
— Если аппарат, который препятствует солнечной радиации испарить станцию, непрерывно преобразуя излучение в мьюриум, затормозится на долю секунды — свист — и больше нет никакой станции. Или, скажем, грузовой корабль не появляется вовремя, и не увозит мьюриум из складских помещений, заставляя нас превратить мьюриум обратно в солнце — еще один взрыв.
— Или предположим, что наш метеоролог не замечает небольшого увеличения магнитной активности, и наше солнечное пятно вдруг решает увеличить себя в нашем направлении, свободно скользя к ядру Солнца. Или предположим, что антигравитационный двигатель, работающий на мьюриуме, выйдет из строя, и у нас не будет ничего, что удержит нас от двадцати семи «G» солнца. Или, пусть, система охлаждения выйдет из строя на десять минут…
— Вы же видите, граф Шей, какими должны быть нормальные люди, чтобы жить такой жизнью, по земным меркам — безумными. Безумие в таких условиях это полезный и логичный защитный механизм, бесценное и спасительное отступление от реальности.
— Пока экипаж не сделает эту корректировку — «ответ на вызов окружающей среды», как мы, Тойнбианцы, называем ее, у них мало шансов выжить. Воля к безумию в солнечном человеке так же жизненно важна, как неизбежность орошения в Шумере. Но, возможно, я посягаю на поле деятельности психолога.
Шей ухмыльнулся. — Хотя я не могу полностью согласиться с вами, доктор, все же у вас есть кое-что. Не скажете ли вы тогда, что смысл существования солярианского психиатра заключается в том, чтобы довести людей до безумия?
— Я могу ответить на этот вопрос, задав другой, — ответил Алар, исподтишка разглядывая свою жертву. — Предположим, что в данном обществе установлена норма существования. Если один или два члена группы заметно отклоняются от нормы, мы говорим, что они безумны.
— И все же все общество может быть признано безумным чужой культурой, которая может считать одного или двух непокорных лиц единственными здравомыслящими людьми в образцовом обществе. Так не можем ли мы определить здравомыслие как соответствие, и веру норме любой культуры, которую мы представляем?
Шей поджал губы. — Возможно.
— И потом, представьте, что некоторые члены экипажа не могут освободиться от опасности своего повседневного существования, что они не могут цепляться за какую-то спасительную уверенность, даже если это всего лишь уверенность в близкой смерти. Или, если они не могут найти какую-то другую иллюзию, которая могла бы сделать их существование терпимым, то, разве не ваш долг облегчить им эти или другие формы безумия? Научить их зачаткам безумия, так сказать?
Шей смущенно хихикнул. — Через мгновение вы заставите меня поверить, что в сумасшедшем доме единственный сумасшедший — это психиатр.
Алар спокойно посмотрел на него, подняв свой бокал с вином. — Вы понимаете, дорогой граф, что повторили свою последнюю фразу не один, а два раза? Вы думаете, я плохо слышу? И он небрежно сделал глоток вина.
На лице психолога отразилось изумленное недоверие. — Вы вообразили, что я повторяюсь. Я отчетливо помню…
— Конечно, конечно. Без сомнения, я неправильно вас понял. Алар приподнял плечи в деликатном извинении. — Но, — настаивал он, — предположим, что вы повторили свои слова, а потом отвергли их. У непрофессионала вы, вероятно, проанализировали бы такую навязчивую идею на пустяках, как зарождающаяся паранойя, за которой в свое время последует мания преследования.
— У вас, конечно, это вряд ли заслуживает внимания. Если это и произошло, то, скорее всего, по недосмотру. Пары дней на одной из таких станций достаточно, чтобы дезорганизовать практически любого. Он осторожно поставил бокал на стол. — В последнее время в вашей комнате не произошло никаких пустяков? Он проскользнул в каюту Шея накануне и повернул все видимые предметы на 180 градусов.
Шей нервно хихикнул. Наконец он сказал: — Конечно, нет.
— Тогда вам не о чем беспокоиться. Алар дружелюбно похлопал себя по козлиной бородке. — Раз уж мы заговорили об этом, может, вы мне что-нибудь расскажете? Будучи Тойнбианцем, я всегда интересовался тем, как один человек определяет, является ли другой вменяемым или безумным. Я так понимаю, что у вас, психологов, действительно есть заранее подготовленные тесты на здравомыслие.
Шей пристально посмотрел на него через стол и усмехнулся. — Ах, здравомыслие, нет, для этого нет простого книжного теста, но у меня есть несколько проекционных слайдов, которые оценивают моторную и умственную интеграцию человека. Такая оценка, конечно, не лишена отношения к вопросу о здравомыслии, по крайней мере, о здравомыслии, как я его понимаю. Не хотите ли вы пройтись со мной по нескольким из них?
Алар вежливо кивнул. Шей, как он знал, хотел запустить слайды больше для того, чтобы успокоить себя, чем для того, чтобы развлечь своего гостя.
Психолога ожидал самый жестокий шок в его жизни.
Шей быстро настроил голограф и экран проектора. — Начнем с интересных слайдов с лабиринтом, — прощебетал он, выключая светильник, свисавший с потолочного крючка. — Способность быстро решать лабиринты, тесно связана с анализом наших повседневных проблем. Нерешительный исследователь лабиринта распутывает свои трудности по частям, и ему не хватает мозговой интеграции, которая характеризует исполнителя.
— Интересно отметить, что шизофреник может решить только самые простые лабиринты, даже после повторных испытаний. Итак, вот первый и самый простой. Белые крысы решают его, если он разложен на полу со стенками, конечно, после трех-четырех пробежек. Пятилетний ребенок, увидев его так, как мы увидим здесь, решает его примерно за тридцать секунд. Взрослые справляются мгновенно.