Сам Бонч-Бруевич не мог присутствовать на съезде, но свой доклад он передал В.И.
Ленину и на одном из заседаний вопросы, им поднятые, дискутировались. В 1905 г. в Женеве социал-демократы издавали листок под названием "Рассвет", в котором печаталось много материалов с целью привлечь сектантов к революционному движению.
Редактором "Рассвета" и автором почти всех статей был все тот же Бонч-Бруевич.
В интересующем нас аспекте Бонч-Бруевич был весьма краток, хотя он отметил секту "жидовствующих", указывая на зоологический антисемитизм правительства в борьбе с ними. Таким же преследованиям подвергались и те молокане, которые в процессе эволюции своих взглядов принимали ортодоксальный иудаизм. Их ссылали в Восточную Сибирь, где они образовывали целые селения.
Довольно подробно останавливается Бонч-Бруевич на секте иеговистов, основанной Н.С.
Ильиным. Совершенно справедливо он отмечал в учении Ильина элементы средневекового хилиазма (учения о тысячелетнем земном царствовании Иисуса Христа)72.
После революции Бонч-Бруевич пытался организовать "Общество для изучения общественно-религиозных движений" и с этой целью списался с Е.В. Молоствовой, крупнейшим специалистом в этой области. Конечно, "общество" не было создано, ибо государство проводило последовательную антирелигиозную политику, как против бывшей господствующей церкви, так и против сектантов. Но положение последних резко ухудшилось, когда И. Сталин из-за прагматических соображений во время войны пошел на известный конкордат с православием. Сектантов нещадно преследовали и во времена Хрущева. В числе политических заключенных в советских лагерях был весомый процент сектантов, среди которых субботники и иеговисты не были исключением. Последних пропаганда неизменно обвиняла в антигосударственных выступлениях. Главнейшее – это отказ от службы в армии. Их "антисоветской" деятельности было посвящено много брошюр и выступлений73.
Изобретение новой религии Н.С. Ильиным, конечно же, не было единственным в XIX в.
В качестве примера "изобретения" на государственном уровне можно вспомнить старшего современника Ильина, генерал-губернатора Западной Сибири Г.Х. Гасфорда (1792-1794), человека, присоединившего к России часть Средней Азии. Он обратил внимание на поверхностный уровень религиозности среди казахов и киргизов.
Гасфорду пришла в голову мысль создать для степняков новую религию на базе иудаизма, "очищенного от талмудических толкований", но с обязательным обрезанием.
Свой проект он подал Николаю I, который, хотя и ценил боевые и административные способности генерала, но все же наложил резолюцию, не лишенную иронии: "Религии не сочиняются, как статьи свода законов"74.
Но и среди субботников мысли о создании единой, всечеловеческой религии не утратили своего значения. Один из путешественников, посетивший станцию Зима, познакомился с Моисеем К., который на провокационный вопрос о нетерпимости иудейской религии, о вражде и презрении к христианству отвечал в том смысле, что рано или поздно стенки, разделяющие религии, будут все тоньше и тоньше. И на очередной вопрос о невозможности найти общую почву для примирения противоречий между христианством, иудейством, буддизмом и язычеством отвечал: "Что-нибудь да и выйдет, а, может быть, знаете, как огонь и вода: огонь потухнет, но и вода испарится"75.
Очерк 3
ВЕЛИКИЕ СОВРЕМЕННИКИ
(Бондарев и Лев Толстой)
ДО СИБИРИ
Удивительное дело: два гения, два современника, знавшие друг друга и находившиеся в переписке, никогда не встречались. Это может быть лишь в России.
Если два современника, с годами жизни и смерти почти совпадающими, даже не знали о существовании друг друга – я говорю о Сервантесе и Шекспире, или Веласкесе и Рембрандте – то это были XVI-XVII вв., а здесь речь идет о конце XIX в., века пара и электричества, газетных новостей и железнодорожного транспорта. За несколько десятилетий до того великий Пушкин даже не знал о существовании Серафима Саровского, а уж им, по словам Н.А. Бердяева, было бы о чем поговорить.
Да что Серафим Саровский, если Лев Николаевич Толстой никогда не встречался с Федором Михайловичем Достоевским. А ведь, по словам Страхова, они чуть не столкнулись лицом к лицу в фойе театра. Но Страхов понял, что яснополянский мудрец не желает этой встречи. Толстой, правда, впоследствии отрицал это. Но, думаю, Страхов хорошо понимал Учителя…
Мы расскажем о двух гениях – гении из аристократии и гении из народа. Этим народным гением был человек, связавший свою жизнь и судьбу с еврейским народом.
Историки, ссылаясь на высказывания самого Толстого и на исследования его произведений, утверждают, что великий писатель не мог до самой смерти преодолеть влияние сибирского ссыльного. Но современники не встретились. Предчувствие, что встреча никогда не произойдет, преследовало Давида Абрамовича Бондарева. Он писал Толстому: "Да неужели же нам по одной только привязанности к свету сему так и умереть, не видавши лица один другого, это для меня что-то сильно загадочное"1.
Тимофей Михайлович, а после принятия иудаизма Давид Абрамович Бондарев, родился 3(15) апреля 1820 г. в селе Михайловка Донецкого округа Земли Войска Донского2.
Считается, что эта Михайловка находилась у истоков рек Быстрая и Гнилая, в поместье Чернозубова-Янова. Исследователь В.В. Смиренский решительно опровергает эти сведения и, ссылаясь на авторитетное мнение краеведа Арк. Айрумяна, полагает, что на самом деле Т. Бондарев родился на хуторе Михайловка, Тоцинского района, Ростовской области, принадлежащем в начале XIX в. помещику Чернозубову-Янову и расположенном не у истоков, а при слиянии рек Гнилая и Быстрая3. Ныне это место называется поселок Михайловка, расположен неподалеку от города Морозовска4.
В этих местах прошло детство и первая половина жизни Бондарева. Его отец, дед, прадед были крепостными помещиков Чернозубовых. У местного дьячка Тимофей обучился грамоте. Как предполагает А.И. Клибанов, первой прочитанной им книгой была "Псалтирь"5.
В 22 года Бондарев был уже главой семьи, в состав которой входили: старики-родители, пятнадцатилетняя сестра, десятилетний брат и жена с ребенком. Бондарев был трудолюбив, вина в рот не брал. Он хотел построить новую избу, а так как лесу не было, то соорудил себе каменный дом. Камень возил за шесть верст от дома, выкапывая его из земли. При этом он еще отрабатывал на помещика три дня в неделю.
Нанимать себе в помощь он никого не мог, но, в конце концов, построил пятистенный каменный дом, амбар, хлев. Достаток в доме был небольшой, хотя Бондарев был отменным тружеником: "Я, Бондарев, такой работник, что если косят самый хороший хлеб на крюк (на грабки), где пять разов отрежут косою сноп, тут нужно самых лучших двух работников успеть вязать снопы за одним косарем, а я один вяжу, так что с косы граблями хватаю", – с гордостью писал он о себе впоследствии… Тогда же он хорошо усвоил жизненную политэкономию: "От праведных трудов не наживешь каменных домов", а о своем помещике Чернозубове говорил, что он "пузырь, чужим трудом надутый". За свой непокорный нрав он был отдан разгневанным помещиком в солдаты, в нарушение даже тех несовершенных законов Российской империи, которые ограничивали мобилизацию семейных крестьян.
Бондареву уже исполнилось 37 лет, он был женат, имел четырех детей, а "пятый был за поясом". Строптивый правдоискатель, как ни дико это выглядит, был отдан в солдаты за "колдовство". Спустя десятилетия ссыльный философ писал: "Я был Новочеркасской области помещика Чернозубова крепостной раб, на хребте которого помещик ездил и удила в рот закладывал, и я эту чашу горести, скорби, печали и воздыхания до дна выпил… Первого августа (1857 г. ст. стиля. – С. Д.) тут бывает в православной церкви водосвятие. Иду я к церкви и несу бутылку в руках, чувствую, что бутылка тяжелая. Посмотрел, а в ней половина простой воды. Я, не останавливаясь, эту воду на ходу вылил. И это случилось против помещицких ворот, в отдаленности на 200 саженей (более четырехсот метров.