Выбрать главу

========== Чёрные дыры ==========

Когда с Тсуной случился Реборн (именно случился, как пожар или наводнение – неотвратимое природное явление, которое уничтожает всё на своём пути, а ты можешь только надеяться выжить), её мир перевернулся.

Когда добрый дедушка Тимотео заставил её сражаться против Рокудо Мукуро, мир перевернулся снова, встав набекрень, но Тсунаёши упорно выворачивала голову, пытаясь притвориться, что всё нормально.

Когда появился Занзас… переворачиваться стало нечему. Вся привычная, почти нормальная и по-своему даже уютная жизнь Савады Тсунаёши, в которой можно было быть первой неудачницей в школе, можно было терпеть насмешки одноклассников и делать вид, что это не она боится зайти в туалет, где наверняка ждут своё законное развлечение старшеклассницы, осыпалась осколками. Потому что сравнивать намерения Занзаса с обидными, иногда болезненными, всегда – бьющими по самолюбию шуточками школьников, всё равно, что назвать солнце астероидом – долбанным куском камня, бесцельно несущимся в космосе. Она и сама себя чувствовала таким астероидом, которого неумолимая сила заставляла нестись прямо в обжигающие объятия гигантского светила. Тсуна была уверена, что её расплавит раньше, чем она окажется слишком близко.

Ни запугивания Реборна, ни новые друзья, ни чисто женские приёмы Бьянки, ни Рокудо Мукуро, всерьёз вознамерившийся занять её тело, не давали ей столько мотивации, сколько Занзас Скайрини одним своим появлением. Он смотрел на неё, как на таракана, который своими кишками мог испортить обувь, если раздавить его неаккуратно, и в Тсуне впервые поднялось что-то, отдалённо напоминающее гордость.

Она могла позволять посмеиваться над собой одноклассникам, она смиренно смотрела на испорченные ими учебники и порванные домашние работы. Даже когда ей насыпали битого стекла в обувь, Тсуна с рассеянной улыбкой отпросилась с физкультуры у учителя, выслушала его сентенции о бесполезности Савады и в той же обуви дошла до медпункта, где умоляла медсестру никому ничего не говорить. Но Занзас с этим его взглядом впервые заставил Тсуну вспомнить, что она, чёрт возьми, человек и что она даже отнюдь не так безнадёжна, как ей казалось все предыдущие годы жизни.

Она тренировалась больше, чем до истощения, вкладывала в Пламя нечто большее, чем решимость. Как язычники, она приносила ему жертву – Саваду Тсунаёши, ту, прежнюю, которая боялась сказать маме, что над ней издеваются в школе, не желая расстраивать, и которая тряслась от мысли, что может признаться кому-то другому, потому что боялась мести. Она сжигала в Пламени ту Тсуну, что мямлила на уроках, ту, которая позволяла Хаято таскаться за собой только из страха, что в своей горячности он вновь сделает с ней что-то страшное. Но, разумеется, всего этого было недостаточно, чтобы победить человека, на алтарь своего Пламени возложившего ненависть к тем, кто отнял у него всё. Тимотео. Емитсу. Тсунаёши.

Он забрал кольца, он победил. Занзас был похож на демона, весь объятый Пламенем, со страшными шрамами на лице, и исказившемся от злобы и ненависти лицом. И вдруг заорал и рухнул на колени. Кольца жгли ему пальцы, воняло палёным мясом, а босс Варии безуспешно пытался стянуть с себя древнюю реликвию, которая, как оказалась, обладала собственной волей.

Позже Тсуне снился в кошмарах этот момент. Позже Тсуна, которую заставили надеть на палец кольцо Неба, до смерти боялась оказаться такой же недостойной. Но больше всего… больше всего ей было жаль, что Занзаса они не признали. Даже если это означало её смерть. Занзас был достоин этого места, по мнению самой Тсунаёши, он годился на роль босса Вонголы больше, чем она сама. И то, что сделал с ним Девятый (давно уже не дедушка, с того самого приказа об устранении Рокудо Мукуро) было неправильно, мерзко, отвратительно.

После Конфликта колец в школьный класс вернулся совсем другой человек. Не Савада Тсунаёши. Будущая Десятая. Потому что сравнивать недалёких школьников, не знающих ничего о настоящей боли, о подлинных унижениях, о том, как бывает страшно до слёз, но всё равно хочется жить, с Занзасом, пережившим гибель братьев, отречение отца и десятилетнее заточение в Колыбели, всё равно, что сравнить огонёк свечи и сверхгиганта. Унизительно в первую очередь для того, кто вообще решит их сравнивать. А бояться одноклассников после Занзаса тем более.

Путешествие в Десятилетнее будущее только укрепило решимость Тсунаёши, как закаляет клинок огонь. В том будущем Занзас Скайрини смотрел всё с тем же невыразимым презрением и отказывался подчиняться приказам Десятой, даже той Десятой, что была взрослой и сильной.

«Сдохла, значит, была слаба», – отрезал босс Варии. Но всё-таки помог, действуя, правда, на своё усмотрение и уж точно не ради Тсунаёши и её Хранителей. Вонгола – вот то единственное, что Занзас ценил.

К тому моменту Тсуна закусила удила. Тсунаёши и себе бы не могла объяснить, почему отношение Занзаса Скайрини так сильно её задевало. Стать достойной, доказать, что она способна на большее, заставить босса Варии признать её – это стало целью Савады, её одержимостью. Пылающий алым презрительный взгляд снился ей по ночам, когда девушка была готова опустить руки или рыдала от безысходности и усталости. Реборн только диву давался – ученицу будто подменили.

А потом они с Хранителями оставили Намимори, переехав в резиденцию Семьи. И по случаю официального переезда преемницы Ноно устроил приём, пригласив на него сливки мафиозного общества.

Занзас явился в сопровождении своих Хранителей, только Голу Моску оставили где-то. Вызывающе нагло себя ведущие, в варийской форме, среди разодетых гостей они выглядели чужеродно. Их опасались и обходили стороной, не зная, что ещё может выкинуть опальный наследник со своей свитой. А Занзас прошёл прямо к Тсунаёши, напряжённо сжимающей пальцы, окинул очередным презрительным взглядом и с непередаваемой интонацией произнёс:

– Потанцуем, мусор?

Позже Тсуна узнала, что дело в обещании, стребованном с Занзаса Тимотео. Но в тот момент у неё в груди вспыхнула сверхновая, щёки обожгло краской, а в низ живота опустилась горячая волна.

– Не думай, что между нами что-то изменится, – скучающе бросил ведущий её в танце Занзас. На следующее утро Тсуна обнаружила синяки от его пальцев, но в тот вечер не чувствовала, с какой силой её сжимают, зачарованно глядя в алые глаза. – Просто старик со своими нелепыми идеями достал меня даже в разговоре по телефону.

А Савада поняла, что окончательно и бесповоротно возненавидела Тимотео. И вместе с ненавистью ощутила отчаянье и безысходность, засасывающие её в себя подобно чёрным дырам, поглощающим всё. Потому что ей, наконец, открылась истинная причина, по которой она так хотела завоевать расположение Занзаса.

Увы, сложно надеяться на то, что он когда-нибудь посмотрит на неё иначе, чем на досадную помеху, по странной прихоти судьбы занявшей его место. Сердце Тсунаёши разрывалось от боли и жалости к себе, и только уроки Реборна не позволяли разрыдаться прямо на месте, на глазах сотен людей, только потому, что Занзас Скайрини искренне её ненавидел.

Когда Тимотео официально отошёл от дел, передав судьбу Вонголы в её руки, настали тяжёлые времена. Вонголу штормило, её проверяли на прочность, пытались откусывать по кусочку, и Тсуна разрывалась между необходимостью искать поддержки союзников, проверкой целой кучи договоров, которые никак не могли подписать без её разрешения, и попыткой организовать людей для достойного отпора активизировавшимся врагам.

Хранители, конечно, помогали ей, но все они, как и Тсуна, были здесь чужими. Их решениям не доверяли, «более опытные и мудрые» пытались делать всё сами, а Тсуне казалось, что древняя Семья под её управлением развалилась, как Ходячий замок Хаула, лишённый магии демона огня Кальцифера. Но больнее всего по-прежнему бил презрительный взгляд алых глаз и короткое, но ёмкое: «Мусор».

Так не могло продолжаться вечно. Тсуне нужна была помощь, нужен был тот, за кем люди готовы были бы пойти безоговорочно, тот, кого они знали и кому доверяли… Но Тимотео и его Хранители демонстративно удалились от дел, Реборн был свободным киллером, и из всех людей Тсунаёши могла обратиться только к тому, кто презирал её больше, чем кого бы то ни было. Занзас ожидаемо рассмеялся ей в лицо и послал разбираться с её «мусорными проблемами» самостоятельно.