Злая решимость гонит меня во двор. Я уединяюсь за помойкой и заставляю себя встать. Я опираюсь руками о кресло, приподнимаю худое тело и сверлю взглядом беспомощные ноги. Ну, давайте же, напрягитесь, станьте послушными и твердыми! Я согласен хромать, ходить на костылях, держаться за воздух зубами, только бы приблизиться к состоянию нормального человека! Черт! Ведь я же был им когда-то! Я ловко бегал на этих проклятых ногах и даже не задумывался, как это делать.
Но чуда не происходит. Руки каменеют от усталости, я сваливаюсь в постылое кресло. Неужели то, что произошло в кабинете физиотерапии, больше не повторится?
Я смахиваю пот со лба и слышу ехидный голос Киселя. Выследил все-таки дружочек.
— Ты чё напрягаешься, чудило. Не напрягаться надо, а расслабляться.
— Отвали! — огрызаюсь я.
Кисель закуривает, сует мне сигарету. Мы дымим, глядя в разные стороны.
— Дэн тобой недоволен. И на меня окрысился.
— Козел он.
— Первый раз стремно, я понимаю. Ты бухни ликера для храбрости, и всё пройдет как по маслу. — Кисель панибратски похлопывает меня по плечу. — Ладно, Солома, не дури. Сейчас Дэн тебя ждет. Помочь добраться?
— Не лапай. — Я грубо спихиваю его ладонь.
— Идиот! Я тебе выход предлагаю, а ты… Придурок! Ты что думаешь, у тебя есть выбор? Конечно, есть. Я даже скажу, какой! Стать алкашом и загнуться в подворотне. Вот твоя перспектива, вшивый гроссмейстер!
Я молчу, крыть нечем. Я сам рассказал ему правду о мнимой победе. Кисель терпеливо ждет и меняет тон.
— Да хрен с ними, с дурацкими шахматами… — В его голосе заискивающие нотки: — Ну чё, поехали?
— Да пошел ты!
Женька выплевывает окурок, давит огонек костылем. Во взгляде смертельная тоска.
— Думаешь, мне приятно с Дэном… У меня план — денег скопить на операцию. В Швейцарии таких как я вылечивают, я читал. Ну, как мне еще заработать?!
Вечная надежда инвалидов: где-то далеко за большие деньги с ним сотворят чудо.
— Ну, хочешь, я буду рядом? Пусть он сначала со мной, а ты посмотришь. Это не страшно, — с надеждой спрашивает Женька.
Я качаю головой.
— Ну и оставайся нищим, колченогий придурок!
Он злобно стучит костылями, унося тощий зад навстречу светлой мечте. Кажется, я потерял единственного друга.
— По какому поводу ругачку устроили?
Я вздрагиваю от неожиданности и тут же расплываюсь в улыбке. Раздвинув ветки, на меня смотрит Марго.
— Сигареты не поделили? — усмехается она. — Я неподалеку окурок видела. Принести? Свеженький, еще не затоптали.
Горькая обида слизывает улыбку с моих губ. Я совсем не такой, как она думает, я совершенно другой. Сейчас докажу! Она должна это видеть! Я напрягаю руки, приподнимаюсь и отталкиваю коляску. Ноги, как сухие палки, пару секунд держат равновесие, а потом ломаются в коленях. Я рухнул бы на четвереньки, если бы Марго не подхватила меня.
— Ты чего? — пугается она.
— Я буду ходить.
— Серьезно?
Она держит меня подмышки, я чувствую ее вздымающуюся грудь, а теплое дыхание оставляет влажный след на моей шее. Сейчас или никогда!
— Буду. Помоги. — Я обнимаю девушку за плечи, опираюсь и делаю шаг. Потом еще один.
— Вот это да. Ты же безнадежный.
— Кто сказал?
— Да так, слышала где-то.
— Я не безнадежный. Я докажу.
— Тогда вперед.
Я стискиваю зубы, пот катится по напряженной спине. Ноги отказываются подчиняться, но я не могу признаться в беспомощности.
— Ты тяжелеешь, Солома. Давай к коляске.
— Нет. Еще! — И я шагаю. Но сил совсем не осталось. Кажется, это всё.
Марго усаживает меня в коляску, переводит дух и улыбается.
— Ты меня удивил, Солома.
— Мышцы, — я ожесточенно мну свои ноги, — они еще слабые. Мне надо тренироваться.
— Я тоже тренируюсь. Хочешь, буду помогать тебе, Солома?
— Нет, Марина.
— Почему?
— Потому что я не Солома. Меня зовут Паша!
Она фыркает и передергивает плечи. Я вижу ее спину.
— Вообще-то я к Ате пришла.
Она ухаживает за котенком и рассказывает о себе. Я узнаю, что у нее была мама и младшая сестренка Катя. Они впервые поехали в Египет, приземлились ночью, но до отеля не добрались. Автобус врезался в опору моста. Катя умерла спящей. Она еще не умела говорить, и когда ее спрашивали, как тебя зовут, отвечала: Атя.
Марго нежно гладит рыжий живой комочек.
— Сестренка была рыженькой? — догадываюсь я.
— Катя была золотой.