Павел заметался, разыскивая, куда бы скрыться. В ангаре напротив дома, который он только что чистил, находилась смотровая яма, видимо, для какой-то техники, но беда в том, что крышки у нее не было, как и дверей у этого самого ангара. Впрочем, двери нашлись на земле рядом с входом. Большие, тяжелые, но как раз подходящие по размеру. Говорят, человек в форс-мажорной ситуации проявляет недюжинную силу и смекалку, и, видимо, это действительно так, потому что Павел сам не успел понять, как под надвигающийся гул схватил одну из дверей, упираясь и обливаясь потом, дотащил ее до ямы, скользнул внутрь и задвинул над собой ссохшееся, но прочное, скованное металлическими полосами дверное полотно.
В яме было темно и сухо. И судя по всему, абсолютно пусто – за суетой Павел не успел толком разглядеть ее, но теперь, ощупав, не нашел ничего, кроме бетонных стен и усыпанного мелким лесным мусором пола. Гул снаружи нарастал, а вместе с ним нарастало необъяснимое чувство тревоги и страх. Павел не страдал клаустрофобией или боязнью громких звуков, но от этого странного разноголосого гудения все его тело покрылось болезненной гусиной кожей, а на лбу и ладонях выступил холодный пот. Он сжался на дне ямы, будто забитая собачонка, и затравленно наблюдал, как через щели в досках пробивается алое сияние. Затем пришла тишина, принесшая мнимое спокойствие и даже расслабленность, а после звук накатил с такой силой, что заболели зубы. Это был нестерпимый оглушающий вой, в котором Павлу слышались крики и плач, полные боли и страха. Казалось, он различает голоса знакомых ему людей, искаженные, изломанные, они бились у него в голове, метались, словно птицы, рвались наружу. Павел не слышал, как сам закричал громко, что есть мочи, надрывая связки, в ужасе тараща в багровую темноту готовые лопнуть глаза. Яма частично защищала от резонанса, создаваемого Перезагрузкой, но дверь была слишком тонка и ненадежна: Павел буквально чувствовал, как его мозг горит, раскаляется от электрохимических реакций под давлением неведомой силы, сметающей все его мысли будто ураган. Он кричал до тех пор, пока не оглох, и его глаза заволокла темнота. «Вот и конец», – успел подумать он и обмяк на полу бетонной ямы.
Когда Павел очнулся, было все так же темно. Его лихорадило, как при простуде, к тому же сильно болело горло и голова, поэтому в первые мгновения он решил, что заболел, и только минуту спустя вспомнил, что пережил Ребут. Прошедшие события все еще ярко стояли перед глазами, и от воспоминаний о них парня пробил озноб. Павел решил, что полежит еще немного: мышцы казались ватными и едва слушались. Вряд ли он сможет сдвинуть эту огромную дверь… Юноша проморгался: сквозь доски пробивались неяркие сполохи. Пожар?.. Нет-нет! Костер! Он хотел закричать, но горло скрутило резкой болью. Она отрезвила и заставила вспомнить, что вокруг дикая Зона и не стоит шуметь лишний раз. Возможно, там друзья, а может…
Прислушавшись, Павел различил голоса. Чужие, незнакомые и какие-то чересчур резкие, будто люди были чем-то напуганы.
– Сюда не сунутся, – гудел один. – Они аномалии на дух не переносят. Заночуем и дальше. Не догонят!
– Не переносят, да, – ответили ему гораздо медленнее и тише, – но и не боятся!
К этим двум голосам присоединилось еще несколько. Человек шесть или семь… отряд! Крупный. Скрываются от кого-то, судя по разговору.
Голова болела и упорно не хотела соображать, единственное, о чем молился Павел в эти минуты, – чтобы никто не прошел по двери, не услышал, что внизу есть полость, и не попытался ее открыть. Да, конечно, это могут быть и хорошие люди… но, с другой стороны, хорошие не скрываются по лесам! Обычно не скрываются.
Впрочем, незваным гостям явно было не до него. Гомон снаружи то затихал, то усиливался, судя по звукам, группа устраивалась на постой и оборудовала походный лагерь, видимо, именно в том здании, которое Павел приметил для бара. Постепенно боль в голове утихла, и он стал на слух различать происходящее гораздо острее. Тем временем шум улегся, остался только треск костра и тихие разговоры, перемежающиеся звуками трапезы.
– Сколько патронов с собой? – негромко пробасил уже слышанный ранее голос. – У всех есть хотя бы по два рожка?
В ответ донеслось нестройное «да». Голос, по-видимому, главного продолжил:
– В Корогод придем, поднимем нычку, а дальше решим, куда…
Он замолчал, притихли и все остальные. Павел испугался, что как-то себя выдал или кто-то сообразил, что дверь тут лежит не просто так. Несколько секунд прошло в напряженной тишине, а потом беглая группа засуетилась, забряцало оружие, защелкали курки, и всю эту суету, будто песок накатившей волной, враз снесло автоматной очередью, раздавшейся совсем рядом. Затем все смешалось в одну нескончаемую какофонию: топот, выстрелы, крики, снова топот – совсем близко, в том же ангаре. А потом по бетонному полу что-то залязгало, и раздался оглушительный хлопок, многократно отразившийся от стен пустого ангара.