– Что-то я сомневаюсь, чтоб он был со мной в предыдущих жизнях, – пробубнил Патрик. – Я бы тогда не оказался здесь, следуя твоей теории (Доротея уже успела пересказать ему то, что мы узнали из ее разговора с Лео), потому что он вряд ли дал бы мне выполнить свое предназначение…
– Может быть… Но он не спроста оказался здесь вместе с тобой… Как и не спроста на Харуна была объявлена охота в его стране, Прокс пытались насильно выдать замуж, а Земфиру чуть было не сожгли на костре. Только пройдя через испытания, мы можем с уверенностью сказать, что научились любить всех. Ведь легко любить взаимно, легко любить добрых… а вот наоборот. В этом и вся суть. Любить вопреки. Тебе сложнее, чем другим магам, хотя у каждого и здесь своё испытание – вздохнула Доротея. Тебе сложнее, потому что твоя лакмусовая бумажка все еще действует… она не исчезла вместе с твоей земной жизнью. Ты не даешь ей исчезнуть. Забудь про свою прошлую жизнь. Ты в другом мире. Ты другой. Деф не отец тебе больше. Он просто маг, которому также как и всем в этой Вселенной нужна любовь.
Ужасный клокочущий звук удара в одну секунду разорвал медленный переливающийся густой мир, вокруг двух почти еще совсем детей, сидящих уже практически вплотную, в открытых, стремящихся к друг другу позах, но с неестественно блуждающим мимо нужных глаз взглядом.
***
Как она может просить его полюбить такого человека? Даже после того, как Деф чуть было не спалил весь ее дом, требуя, чтобы Патрик немедленно выбежал оттуда и пошел с ним, куда он ему скажет, даже после этого, Доротея, провожая Патрика, шепотом продолжала умолять его простить отца.
Деф же был вне себя от злости. Он готов был разорвать в клочья и эту девчонку, посягнувшую на его владения, на его собственность, коим он считал сына. Он готов был разорвать и сына. Схватив его за руку, как только Патрик показался в дверях небольшого аккуратненького деревянного дома, Деф с силой поволок сына подальше от этого места, пригрозив Доротее, если та хоть попытается остановить его сейчас, используя свои хваленые способности, разрушить весь ее тонкий колеблющийся мир любви одним движением своих рук. Разрушить дом, созданный ею с большой заботой, заняться ее друзьями: да, она конечно знает, что Деф вместе с ястребом сделали с Лео… Нет? Значит, скоро и до нее долетят слухи… В конце концов он может ограничиться и Патриком. Ведь ей, такой чуткой девушке, было бы больно узнать, как тот с ним поступит, в случае ее непредусмотрительной попытки не дать Дефу забрать свое.
Наконец, отец, больно сжав его руку чуть выше локтя поволок Патрика обратно в вечную тюрьму. Как наивно было полагать, что именно этим все и не закончится… Собственно, юноша уже и не сопротивлялся. Он лишь с ужасом гадал, что же теперь его ждет. Какие меры предпримет дорогой отец на сей раз.
И вот сейчас Патрик сидел в своей тюрьме и вспоминал произошедшее…
Все оказалось гораздо хуже, чем он смел надеяться. Его никто не обсуждал, никто на него не косился, не морил голодом, не читал нотации… Деф просто запер его в комнате, не удостоив ни одним замечанием… Прошел уже целый день, а отец все еще не возвращался. Этот день казался юноше вечностью… Самое страшное, это неизвестность, и он знал, что именно сейчас Деф решает, что с ним сделать.
Наконец послышался характерный щелчок отпирающейся двери, и отец предстал перед сыном, как палач перед осужденным на смерть, чтобы вывести его из камеры на эшафот.
Глаза Дефа смотрели строго и решительно. Ни малейшего сожаления не было в них. Лишь скука и неприязнь оставили там свой отпечаток. Губы были плотно сжаты, и лишь одна бровь слегка подрагивала, стремясь нарушить застывшую ледяную глыбу, какой было его лицо. Патрик невольно поморщился. Он очень походил на отца внешне. И тем страшнее и неприятнее было видеть ему на практически своем лице такое выражение.
– Мне очень жаль, Патрик, что ты, судя по всему, совершенно забыл, кто ты – прочеканил Деф. – Мне не хотелось бы повторяться, но вынужден заметить, что, к моему огромному сожалению, ты мой сын. И тебе ПРИДЕТСЯ мне соответствовать. Я больше не намерен краснеть за тебя… – Остановив, собирающегося было что-то промямлить, Патрика повелительным жестом Деф продолжил. – Я уже достаточно терпел твои выходки, твое непозволительное поведение, твой образ мыслей, твой вечно вялый, отсутствующий вид, твои сомнения и нудения и прочее недостойное мужчины поведение. Вынужден признаться, мне страшно стыдно за тебя. Мой сын просто тряпка, слюнтяй и невротик, недостойный принадлежать к гордому и уважаемому роду Лаврецких… Не знаю, возможно, это все воспитание матери… не стоил ей его доверять… Надо было отправить тебя в кадеты.