Меня пока ещё не научили как следует владеть кистью, но я познал радость творческого труда и старался придумать что-либо своё. Для практики в разных “дисциплинах” мы изображали натюрморты, составленные из всевозможных предметов. Тут был красный рог из папье-маше, горшки, тарелки, фонарь, подсвечник, вазы и бокалы, медный кофейник, красные, зелёные, оранжевые драпировки и всякие другие предметы. Они опротивели нам, надоели… И вот на этом материале и личном к нему отношении я и попробовал создать свой “абстракционистский опус”. Нарисовал акварелью или гуашью плоскостные изображения всех этих знакомых предметов, причём в самой неожиданной композиции. Получилось нечто вроде мозаики из геометрических фигур. От абстракционистских творений эта композиция отличалась присутствием некоторого смысла — ведь её составные элементы всё же напоминали реально существующие предметы, а абстракция предусматривает “беспредметность”. В то время это течение, как мне помнится, называлось “супрематизмом”.
На выставке работ учащихся мой “супрематизм” понравился. Потом придумал что-то ещё, но это оказалось “кубизмом”, затем “кубофутуризмом” или ещё каким-то “лучизмом”. Было всё это, было, а нового никак не придумаешь.
Убедившись в бесперспективности поисков нового в формалистских вывертах абстракционизма, я охладел к нему и попробовал заняться чем-либо полезным.
Впрочем, это не совсем так. Любые поиски плодотворны, и уже значительно позже, занимаясь исследовательской работой в области радиотехники, мне и моим товарищам приходилось заниматься экспериментами, чтобы убедиться в ошибочности выбранного пути. Отрицательный результат тоже — результат. Он предостерегает других от бесцельной траты энергии и времени.
Но при чём тут абстракционизм? Неужели опять параллели сходятся? Я бы не ответил на это утвердительно, но в данном частном случае можно отметить только некоторое сближение этих параллелей. Занятия в поисках изображения той или иной фактуры на полотне, как начальный этап в работе модернистов, позволил применить способ получения шершавой поверхности при изготовлении рупоров для громкоговорителей в годы моего радиолюбительства.
Мы сами делали рупорные громкоговорители, причём наибольшее распространение получили рупоры, свёрнутые из кассовой ленты, которая пропитывается клеем, а потом покрывается асфальтовым лаком. Получается твёрдый блестящий рупор. Однако этот блеск хорош снаружи, а внутри, для мягкости звука, желательно сделать стенки шероховатыми.
Вот тогда я и вспомнил свои выкрутасы на полотне. После пропитки клеем стал посыпать внутренность рупора сахарным песком или пшеном, снова проклеивал и, наконец, покрывал лаком.
Как сказал Козьма Прутков, “и терпентин на что-нибудь полезен”. Могу добавить, что не только терпентин, но и технология модернистской живописи, которую я применял потом в разных случаях жизни.
5
И опять о живописи. Уроды на полотне, или субъективное
представление художника о женщинах. Я рисую обнажённую
фигуру, не боясь упрёков в идеализации. И ещё о наивной
детской мечте моего героя.
В современном буржуазном искусстве, кроме абстракционизма, есть и другие модные завихрения. Наиболее ярко заявляет о себе экспрессионизм. Впрочем, я могу ошибаться в терминологии, так как границы тех или иных направлений в модернизме почти невозможно различить. Мы знакомимся с новейшей зарубежной живописью и скульптурой по фотографиям в журналах и газетах, чаще всего сопровождающимся подписями, где сквозит ирония и недоумение. Видим мы это и в журналах разных стран, издающихся на русском языке. Наиболее полное представление о модернизме мы могли получить, побывав на американской выставке, а также на Международной выставке изобразительного и прикладного искусства, что удивляла нас во время Московского фестиваля.
На одной из этих выставок можно было видеть холст, на котором изображена уродливая женская фигура с трупными пятнами.
Меня сразу же оглушило воспоминание. Впервые обнажённое женское тело я увидел в художественной студии и потом, когда мне было уже двадцать лет, причём в… анатомичке. Я учился тогда в Московском университете, и ребята с медицинского факультета потащили меня в анатомичку, где на столах лежали трупы. Студентам они были нужны для изучения, а меня втолкнули в дверь, видимо, для пополнения жизненных впечатлений.
Но мне об этих впечатлениях рассказывать не хочется. Возвратимся на выставку самоновейшего искусства. Вот картина, где разложено на составные части женское лицо, а вот нечто патологическое, похожее на огромную жабу с надписью “Портрет матери”. И неужели сыну не стыдно?