“Москва.
Жалоба сборщицы:
в “Ампирах” морщатся
или дадут
тридцатирублёвку,
вышедшую из употребления в 1918 году”.
Розовый альбом меня уже не привлекал, по своей сути он напоминал альбомные стишки, которыми балуются в мещанских салонах. И пусть мне всего пятнадцать, но время-то, время какое! Стыдно ерундой заниматься! Время диктует, требует тебя всего. Незамедлительно и безоговорочно! Руки есть? Есть, но белые, нежные, без единой мозольки. Когда поступил в рабфак, ребята потешались над ними. Ну, ничего, есть ещё голова. Правда, в ней много мусора, но попадаются кое-какие полезные мысли, идеи. Руки умеют держать карандаш и кисть, но хорошо рисовать ещё не научились. Значит, надо придумать, как с этими скромными возможностями рисовальщика выражать свои мысли на бумаге. Опыт был приобретён в рабфаковских стенных и рукописных изданиях, где я восполнял своё недостаточное художественное “полуобразование” — пробыл я в училище, наверное, года два — придумывал всяческие фотомонтажи, работал аппликацией. Причём сейчас уже могу сказать чистосердечно, что многие из этих композиций были удачными в отличие от других поисков на разных параллелях.
И вот настало странное ощущение “невесомости”. Тогда я не мог применить это понятие. Сейчас же, вспоминая те ощущения, я представляю себе, что болтался в каком-то пустом пространстве и не знал, в какую сторону податься. А кроме того, я чувствовал и свою “невесомость” в смысле общественной полезности. И не только тогда, с самомнением юности, но и сейчас я верю, что даже в пятнадцать лет, коли есть у тебя творческие способности — неважно в какой области, — пора выходить за школьные стены и приносить радость самым разным людям, или, говоря канцелярским языком, заниматься общественно полезной деятельностью.
Вот с этим самомнением и жаждой той самой небесполезной деятельности я пришёл в редакцию комсомольской газеты “Молодой коммунар”. Показал кое-какие карикатуры и спросил:
— А что сейчас больше всего волнует редакцию?
Кто то из сотрудников пожаловался, что из комсомольских организаций очень мало присылают заметок. Нет конкретного материала.
— Мы всех своих сотрудников разослали по местам, — продолжал жаловаться белобрысенький паренёк. — Выжимают заметки как только могут.
Впервые я встретился с буднями редакционной кухни и по наивности усмотрел в нехватке заметок для газеты очень важную тему, которую бы надо осветить в печати. Казалось, мой опыт карикатуриста в рабфаковских газетах может пригодиться. Правда, я отдавал себе отчёт, что мы не затрагивали каких-либо серьёзных проблем, интересных широким массам, и мои карикатуры не поднимались выше сугубо местных событий. Высмеивались лентяи, отмечались недостатки столовой, быта в общежитии или, например, такой вопиющий факт: комната, где я жил с десятком товарищей, находилась на первом этаже. Ночью, когда все уже спали, в окно заглянули проходившие мимо земляки, друзья кого-то из наших ребят. Я проснулся от раздирающих звуков гармони и оглушительного топота. Оказывается, земляки решили отметить свою встречу традиционным переплясом. Кто кого победит — ребята из деревни Селезнёвки или из шахтёрского посёлка. Соревнование закончилось к утру — тогда КВН ещё не было, — и те, кто хотел уснуть, слышали нечто отнюдь не похожее на колыбельную: “Николай, давай закурим, Николай, давай закурим. Закуривай, Николай!”
Нарисовать это можно было смешно. Измученные, удивлённые лица на подушках. Кто-то затыкает уши. Кровать со спящим студентом переносят к двери, чтобы было просторнее плясать. Зверские, налитые кровью физиономии плясунов, работающих, как говорится, в поте лица. Зеленолицый гармонист с “козьей ножкой”. Танцоры были в красных, зелёных, голубых рубашках. Цветом я любил пользоваться в карикатурах, часто подчёркивая этим сатирическое отношение автора к своим персонажам. Но вот пришлось переучиваться на газетный рисунок пером, без всякой подцветки. А так как рисовальщиком я был слабым, то здесь потребовалось проявить максимум изобретательности, чтобы карикатура обратила на себя внимание. Причём, несмотря на бедность темы. Мучительно думал, к чему же прицепиться, чтобы показать, как трудно выжимать заметки у юнкоров и других комсомольцев, которые должны давать газете материал.
“Выжимать” — так определил эту трудность белобрысенький паренёк в редакции. Может быть, от этого и оттолкнуться? Я сейчас пытаюсь довольно примитивно передать мысленный процесс рождения карикатуры, как самое главное в её воплощении на бумаге. И нарочито ограничиваюсь мыслительными возможностями абсолютно не тренированного мозга шестнадцатилетнего юноши.