Приняли её единогласно. И тут мне невольно пришло на ум, что этот очень важный акт в жизни молодого человека по форме ничем не отличается от вынесения выговоров вон тем ребятам, которые сидят неподалёку от тех, кого принимают в комсомол. Правда, ребят пригласили на трибуну, а эта отвечает с места. Так хотелось сделать что-нибудь хорошее, чтобы день этот ей запомнился.
“Переходим к основному вопросу”, — объявляет председатель, и предоставляет слово старому большевику. Он работал на этом заводе ещё до революции, рассказывал о событиях 1905 года и так увлёк комсомольцев своими воспоминаниями, что в зале можно было слышать только затаённое дыхание признательных слушателей. Потом ещё кто-то выступал из более молодых коммунистов, и в заключение слово получил я. Начал с того, как во время ленинского призыва нас принимали в комсомол. Выстроились на сцене, под знаменем. Каждый рассказывал о себе, о стремлении продолжать дело Ленина. Потом выступали поручители. Голосовали. Играл оркестр. Всё это напоминало торжественную воинскую присягу. Жаль, что сейчас не сохранились столь прекрасные традиции первых революционных лет. Ведь они подчёркивают ответственность момента, когда человек берёт на себя обязательство быть верным коммунистическим идеям, проводить их в жизнь, всегда идти впереди и служить примером в труде, учении, в быту.
Вероятно, говорил я проще, доверительнее, без громких фраз и потом, обращаясь к только что вступившей в комсомол, назвал её по имени и попросил подойти ко мне:
— Как бы мне хотелось, чтобы этот торжественный день у тебя остался в памяти. Может быть, эта маленькая книжечка тебе его напомнит, — я вытащил из кармана книжку о воспитании “Тихие девочки” с заранее, ещё в президиуме, написанными тёплыми пожеланиями и протянул её девочке-комсомолке. Затем, повинуясь какой-то непонятной, старомодной сентиментальности, в нарушение общепринятой условности, тоже довольно старомодной, извинился и сказал, что в давние времена, когда существовал обычай целовать женщине руку, девушкам не целовали, но я хочу нарушить эти нормы и, передавая столь скромный подарок в знаменательный день, целую руку в знак уважения.
Девушка зарделась, щеки запылали. Казалось, спичку поднеси — вспыхнет. В зале зааплодировали, а я попытался объяснить свой поступок, не предусмотренный никакими инструкциями, касающимися приёма в комсомол. Конечно, приятно получить книгу с авторским пожеланием, но писатели вряд ли могут быть частыми гостями комсомольских собраний. Здесь надо что-то другое придумать.
Правда, в некоторых комсомольских организациях вручение комсомольских билетов приурочивается к какому-нибудь празднику и происходит в торжественной обстановке. Это уже запоминается. Мне думается, что этот опыт надо распространить возможно шире.
Тут я не могу не упомянуть ещё об одной волнующей встрече, связанной с поездками по стране. Так получилось, что в городе своей юности Туле, где начиналась моя творческая жизнь, я сумел побывать лишь сравнительно недавно, на торжествах, посвящённых двадцатипятилетию со дня разгрома немецко-фашистских захватчиков под Тулой.
Мне показалось, что здесь я никогда не жил. Вот на этом месте была Толстовская застава, а теперь застава почему-то очутилась в центре города, так же как и Белоусовский парк, названный в честь его основателя. Старинный парк, исхоженный мною в юности вдоль и поперёк. А рядом с ним как продолжение его аллей уже успел вырасти другой, ещё более густой и обширный парк, посаженный комсомольцами города.