А сейчас хотел бы продолжить повествование о “поисках самого себя” и что этому помогало или препятствовало. Вот почему я должен вспомнить ещё кое-какие эпизоды, влияющие на становление юного характера.
Коллектив нашей живой газеты потерпел неудачу в пародийном жанре, но политическая сатира нас никогда не подводила. Может быть, это объяснялось тем, что политическая борьба комсомола двадцатых годов имела тогда первостепенное значение.
Гражданская война отгремела. Начинался нэп, а с ним выполз на политическую арену враг не менее опасный, чем интервенты из четырнадцати держав. “Страшнее Врангеля обывательский быт”, — предупреждал тогда Маяковский. Боюсь, что этого врага мы сейчас недооцениваем, хотя в наши дни он не менее нахален и цепок. В двадцатых годах в своей агитационной деятельности — подразумеваются наши живые газеты — мы чаще всего вели борьбу с внешними врагами и, как только могли, клеймили империалистов “языком плаката”. Таковы были и наши “агитки” на клубных сценах.
А кроме того, наши студенты обучались в ЧОНе, то есть в “частях особого назначения”. И вот как-то в зимнюю ночь нас по тревоге разбудили и отправили за город. Цели этой операции не помню. И хоть по возрасту меня могли бы освободить от подобных заданий, но я, “мальчик из интеллигентной семьи”, которого приняли на рабфак без производственного стажа, не хотел никаких исключений, а потому в лёгких полуботинках, проваливаясь по пояс в снег, преодолевал такое серьёзное для меня препятствие, как овраг с незамерзающим ручьём. Винтовка казалась лишним грузом, так как я ещё не умел из неё стрелять, и хоть в сознании гнездилась мысль о своей бесполезности, но я её упорно душил где-то вычитанной фразой: “Тот, кто не умеет подчиняться, тот не сумеет и командовать”.
Командовать же мне очень хотелось. Нет, меня никогда не прельщала военная карьера, и под словом “командовать” подразумевалось быть впереди, вести за собой людей. Быть среди них организатором и руководителем… Наивное детское заблуждение. Судьбе было угодно, что за всю свою трудовую жизнь мне пришлось испытать и радости и горести в роли организатора и руководителя в самых различных областях трудовой деятельности, а закончилось тем, что “нашёл себя” только в домашнем кабинете за письменным столом.
Но почему-то кажется, что если бы я не работал в других кабинетах, где к твоему столу с мраморным чернильным прибором приткнулся другой стол подлиннее, покрытый зелёным сукном, где часто совещаются люди, которыми ты призван руководить, то вряд ли я мог писать о них книги.
А сейчас надо бы рассказать о своих “художествах” и в буквальном и в переносном смысле.
4
В этой главе я рассуждаю о том, как необходима ирония, о
том, можно ли одновременно идти по нескольким тропинкам. И
о том, как я вступил на стезю абстракционизма. Как
начинался сегодняшний “поп-арт” и всякие другие формальные
ухищрения. Что делать, когда в тебе пульсирует беспокойная
изобретательская жилка?
Я перечитывал написанные до этого страницы и чувствовал, что в них не хватает иронии, с которой автор должен относиться к своим юношеским, а по существу детским увлечениям. Это объясняется и тем, что автор недостаточно хорошо владеет таким литературным приёмом, как ироничность. Задумывая эту книгу, он рассчитывал воспользоваться иронией как самозащитой, чтобы избежать упрёков в нескромности. Ведь в сравнении с теми гениальными или очень талантливыми людьми, с кем посчастливилось встречаться, авторская персона занимает неправомерно много страниц. Но, во-первых, он мало знал этих людей, а потому не мог проникнуть в их мысли и чувства, а во-вторых, вся литература, где действуют герои, созданные воображением автора, и основана на том, чтобы рассказать о том, как они мыслят и чувствуют. И герои эти могут быть отнюдь не гениями, а самыми обыкновенными людьми. А если так, то примиримся на том, что главный герой этой книги — самый обыкновенный человек, но жил он в необыкновенное время и прожил интересную жизнь, хотя и не без ошибок и заблуждений.
Бывает порою, что юноша, выбирающий себе дорогу, пробует сначала одно занятие, потом другое, разочаровывается и наконец выбирает себе профессию, к которой его никогда не влекло. У меня был несколько иной характер, и я не мог идти по одной тропинке, потом перескочить на другую, которая показалась более заманчивой, наконец, чувствуя, что тут издерёшь весь костюм в клочья — слишком много колючек, — искать тропинку полегче. Нет, я не бросал начатую тропинку, а шёл одновременно по трём сразу. Не могу подобрать сравнения, так как логика подсказывает, что тут нужно шесть ног, а возможно, и больше. Я занимался изобразительным искусством — живопись, графика, декорация. Вторым увлечением почти одновременно стала сцена: декламация, живая газета, в которой я также был автором разных сценок, фельетонов, частушек. С этим тесно смыкается увлечение поэзией, причём мои стихи печатались в областной прессе и кое-что даже в Москве. Наконец — “четвёртая ипостась” — техника.