— Он убил моего сына! Он убил моего сына! Он убийца, он убил сэра Имаго Маккорни!
Мне было все безразлично. Я зажал уши и выпил виски залпом. Я даже не хотел вставать, чтобы уйти, мог лишь сидеть здесь в кресле и больше ничего не сидеть, не помнить об этом ужасном шаре там, внизу.
Послушно последовал я за сержантом, который арестовал меня. Остальное миру известно.
Я должен быть оправдан, потому что я убил не человека, а чудовище, кошмарный сон.
Означает ли мой поступок отказ от смелого эксперимента или даже признание, что природа не подлежит вмешательству? Нет, это мне нельзя приписать! Как много значит умение лечить ранее не излечимые наследственные болезни исправлением ошибок в геноинформации! Сколько возможностей лежит перед нами только здесь! Но все должно происходить на благо человека, а не для властвования всемогущего чудовища. Этого нельзя допустить, ни при каких обстоятельствах…
— Откуда вам знать это! — скажут мои обвинители. — Может, вы своим страхом перед неизвестным отбросили человечество назад на столетия? Может быть, сэр Имаго был не чудовище, а мессия?
Я могу только повторить: кто почувствовал бы, о, что пронзило мой мозг, когда я снял защитный шлем, то злое, враждебное, жестокое, что воздействовало на меня, тот поступил бы как я. Это было столь чудовищно, что я должен был схватиться за лазерный аппарат.
Если Королевское Общество опубликует мою запись, всякий это поймет. Даже присяжные заседатели…
Зигберт Гюнцель
ОДНИ НЕПРИЯТНОСТИ С ПРИСЛУГОЙ
То были прекраснейшие часы в жизни Алека. После напряженного шестичасового дня сидел он в своем старомодном, но удобном кресле и смотрел передачу по стереовизору, обволакиваемый различного рода запахами, которые источал составитель ароматов в приемнике. Передача была усыпляюще скучна, а это было как раз то, чего, он, собственно, ждал от сегодняшнего вечера.
Алек достал из кармана кожаный портсигар, вынул сигару, с наслаждением понюхал ее и наконец зажег. Затем он откинулся на спинку кресла и продолжал, устало прищуриваясь, вглядываться в происходящее на экране.
Из царства розовых мечтаний его вернула на землю жена.
— У Варлеев опять новый робот, — сказала она, окидывая мужа взглядом, полным требовательного ожидания. — Ты, кажется, даже не замечаешь, как смешно мы выглядим с нашим потертым и помятым стариком. — Бетси кивнула на стоявшего в углу Джона.
— Будь чуть потактичнее! — прошептал Алек. Присутствие робота смущало его.
— Сегодня уже никто из разумных людей не держит рабочего робота из металла, — сказала Элизабет резко. — К тому же он невоспитан! Ты только вспомни, как он швырнул леди Уимблдон прибор прямо в ее тарелку.
— У Джона тогда сгорело сопротивление, — пробормотал Алек, стараясь совладать с уже испорченным настроением.
— Леди чуть не упала в обморок.
— Леди Уимблдон, по меньшей мере, пять раз в неделю падает в обморок.
— Ты мне закрываешь путь в общество. Уже шепчутся, что ты на грани банкротства! — Голос Элизабет сменился всхлипыванием.
— Да это полная чушь! Я — и банкрот?! Только потому, что я не приобретаю себе нового робота, — идиотство! Завтра закажу механика для Джона.
— Если тебе это удастся. Кто захочет возиться с этой антикварной развалиной? Не спорь со мной! Он антиквариат. Ну, есть у него соображение для того, чтобы говорить с человеком, — это хорошо, но это уже не слишком… Недавно я видела новую серию роботов — кибернетика высшей марки, если хочешь знать! Есть просто чудо как похожие копии актеров, политиков, певцов. И вовсе не дорого. Между восемьюстами и тысячью фунтов…
— Тысячью… — Алеку отказал голос.
— Но за это масса преимуществ, — мечтательно проговорила Бетси. — Во-первых, натуральная внешность — они выглядят даже лучше, чем оригиналы, во-вторых, приятный голос… дубликаты певцов даже могут петь! Кроме того, в сравнении с Джоном они намного совершеннее. Написано в проспектах. Во всех отношениях!
Алек жаждал мира, но, прежде чем он достанет поющего робота, ему не видать спокойных вечеров.
Он знал свою жену. И знал, как нелегко достаются деньги.
— А ты сдай Джона в счет уплаты, — сказав это, Бетси невинно улыбнулась ему, — тогда тебе потребуется всего семьсот пятьдесят фунтов!
— Этого ты не можешь требовать от меня! — прошипел Алек. Он чувствовал, что вот-вот прослезится. В течение нескольких лет он привык к старому роботу. Разлука была бы для него непереносимой.