Наверное, Сакура не смогла бы дочитать содержимое чёрной папки, если бы не кудесники. Они окружили её дружелюбной стайкой, принесли чаю и сладостей и с очень серьёзными моськами объясняли прочитанное.
— Физическая боль — это очень серьёзный стимул. И использовать его можно не только в военных целях, — поведала одна из кудесниц, пока Сакура сидела с горящими щеками и осмысливала написанное. — Как она используется в воспитательных — всем давно известно и не удивляет, однако то, что она может быть использована в любви…
— Это очень древний и многофункциональный инструмент, — подхватила другая. — В случае деперсонализации, разрушения личности, боль помогает почувствовать границы собственного тела и своего существования.
— В случае чувства вины боль помогает осуществить наказание, — добавил третий. — Нет-нет, я понимаю ваши возражения, Сакура-сама. Но когда человека грызёт чувство вины — это бесконечно. А физическая боль, через которую это можно выплеснуть, конечна. Если взять нескончаемое чувство, перевести его в конечное явление, то можно закончить нескончаемое.
— Также боль порой является желанным концентратом приятного чувства, — покивала четвёртая. — Любая крайность — разрушительна, а разрушение причиняет боль. Но иногда приятно чувствовать, что эмоции столь сильны, что не получается сдержать болезненных проявлений. Выражение «обнять до боли» появилось не просто так.
— Элементы связывания тоже имеют под собой множество основ, — перевела тему первая. — Часто это передача ответственности. «Я связан, я ничего не могу сделать, значит, нечего и пытаться». Дать себя связать близкому человеку — это способ почувствовать себя беспомощным и одновременно защищённым. Тем, от кого ничего не зависит и кто не должен ничего решать.
— Иногда это доминирование является способом реализации желаний подчинённого. В случае, если желание сильно, но существует некий внутренний запрет на его осуществление, связывание помогает преодолеть этот барьер. Часто встречается у людей пуританского воспитания, когда любить хочется, но запреты сильнее.
— Мы никого никогда не осуждаем, — добавила четвёртая. — Мы лишь стараемся сделать так, чтобы желанная боль не повредила здоровью. Чтобы человек не оставался один на один с желанием её себе причинить…
— Во многих случаях причинение боли самому себе может привести к порочному кругу. Когда, пытаясь избавиться от вины и ответственности, человек налагает на себя ещё больше вины и ответственности. И причиняет ещё больше боли.
— Поэтому от запретов и осуждения толку не будет, один вред.
Сакура покачала головой и отхлебнула чаю, стараясь сделать невозмутимый вид. Такой… рациональный подход ей даже импонировал.
— В городе посторонний, — внезапно насторожилась одна из кудесниц. — Двигается сюда. Простите, Сакура-сама, мы отойдём ненадолго.
Все дружно засобирались, принимая суровый вид.
— Вам помочь? — она хорошо пригрелась в подушках, но долг шиноби был въевшейся привычкой, от которой она не собиралась отказываться даже в чужом городе.
— Да, конечно, Сакура-сама, пойдёмте с нами… — закивали кудесники.
*
Когда Итачи спрыгнул на дорогу перед борделем, его уже встречали. Кучка кудесников в сурово надвинутых капюшонах с ушками преграждала ему дорогу.
— Так… — честно говоря, он никогда не видел творения своих деточек в подобном настроении.
— Он обидел Кабуто-сама, — нахмурилась центральная. — Он должен уйти.
Саске, хорошо запакованный, свисал с плеча Итачи и только глазами хлопал.
— Это был акт бессмысленной, ничем не оправданной жестокости, — добавила левая.
— Он пришёл в город в нарушение всех законов. Он не проходил барьера. Он не желал прийти сюда сам.
— Мы не можем подарить счастье тому, кто его не желает.
— Мы будем требовать изгнания или смерти.
— Смерть или изгнание!
Итачи озадаченно потёр нос.
— Отото, ты такой мудак, что тебя даже в бордель не пускают.
Саске только моргнул. Вроде бы свои намерения странные люди в пижамах с ушами озвучили недвусмысленно. И одежда на восприятие угрозы как таковой повлиять не могла — уж каких только странных костюмов не натягивали на себя шиноби! Но чёткого намерения убить от перегородивших дорогу не исходило, да и реакция Итачи… Саске надеялся, что всё-таки достаточно хорошо знает брата, чтобы понимать его реакции. Сомнительно, чтобы Итачи так спокойно отнёсся к попытке брата убить, если перед этим только что не обматерил за недостаточную заботу о себе. Как-то… неясно всё. Словно очередное посещение базы Орочимару, где теоретически должно быть опасно, а практически — всегда удаётся разжиться необходимой информацией. И кто это вообще? Местная стража порядка, что ли? Или змеёныши в исполнении Кабуто?
А потом девушек в пижамах спокойно раздвинула Сакура. Даже не раздвинула, а… будто бы заставила отойти собственной аурой. Это не было Ки как таковое, но исходящее от куноичи ощущение заставляло невольно расступаться перед ней.
— Не слишком-то вы следуете собственным принципам, — хмыкнула она, разворачиваясь к кудесницам лицом. — Не вы ли говорили, что никого не осуждаете? Что ваша цель — показать, как испытывать радость?
И на полтона ниже:
— И многое ли вы сами знали о радости, когда попали сюда?
— Первое правило лекаря — в первую очередь заботиться о себе и своей способности лечить. Саске обидел целителя, и это нельзя оставлять без внимания, — кудесница нахмурилась ещё сильнее. — Очевидно, что он не готов учиться. Подготовить его может либо смерть, либо изгнание.
— Да когда вы всё узнать-то успели? — озадачился Итачи.
— Даже вам не дано увидеть всех призраков, Итачи-сан, — девушка повернулась к нему. — Смерть или изгнание?
— Да смерть, смерть… — Учиха вздохнул и направился куда-то в сторону по улице.
— Вы с ума сошли? — возмутилась Сакура, догоняя Итачи. — Что, вот так просто и убьёте? Только за то, что Саске не такой, как вам хотелось бы?
— Нет, просто отведу к Шинигами, — пояснил Учиха, но понял, что это тоже звучит не очень: — У нас живёт Шинигами, и она помогает разобраться с особо тяжёлыми случаями. Наверное, надо было сразу вести, но что-то не подумали. И нет, таким, как наш Саске, твой Саске никогда не станет, да и зачем? Каждый из них прекрасен.
— К Шинигами? И чем это отличается от убийства? — Сакура всё ещё сохраняла настороженность.
Хотя вопрос, почему Саске связан и главное — почему не сопротивляется, постепенно выходил на первый план.
— Тем, что никаких физических повреждений и ничего необратимого. Она его просто обнимет, и это поможет ему посмотреть на себя с другой стороны.
— И это полностью безопасно? — скептически уточнила куноичи.
— От объятий Шинигами никто ещё не умирал, — дипломатично сообщил Итачи. — Если, конечно, он и её не взбесит. Отото, ты уж помолчи немного, ладно? Я не сомневаюсь в твоём таланте взъярить даже Ши.
Саске сумрачно зыркнул на брата из-под чёлки. Чем дальше, тем больше всё происходящее напоминало ему какой-то бредовый сон — даром, что ему подобные не снились. Итачи несёт его обниматься с Шинигами, чтобы недоделанные шиноби в ушастых пижамах пустили его в бордель. Непонятно зачем. Не уточняя, собирается ли он сам посещать данное заведение.
Да ещё и в присутствии жены!
Спасибо, хоть Сараду не притащили…
— Ну, вот мы и пришли, — проговорил Итачи, когда они остановились перед премиленьким деревянным домом на отшибе. С одной стороны дома протекала речка, с другой — сад и детская площадка…
…детская площадка!
— Сарада! — Сакура метнулась вперёд, увидев знакомую макушку.
Саске на плече Итачи возмущённо дёрнулся и попытался брата лягнуть. Издевается, никаких сомнений!