– Проходи в гостиную, сейчас принесу мартини.
Началось. Мартини, поцелуи, сброшенная одежда… Не слишком ли я забегаю вперед? Остынь, Парамонова…
– Надеюсь, мартини холодный, – пробормотала я, и для того, чтобы занять себя чем-нибудь, достала ноутбук. В гостиной минимализм дизайнера дошел до предела, кроме огромного черного пятна плазмы на стене, и стеклянного столика у красного дивана-трансформера больше ничего не было, только напольная лампа и высокие, от пола до потолка, окна, закрытые жалюзи. Вернувшийся с бокалами Максимовский с интересом взглянул на монитор.
– Ого, Парамонова, ты времени зря не теряла! Посиди, музыку послушай, а я почитаю, что ты тут наваяла.
Я расположилась на кровавого цвета коже трансформера, и оценила его удобство. И снова '30 Seconds To Mars', только теперь из музыкального центра, похоже, это его любимая группа.
'Интересно, сколько у него дисков? В машине, дома, наверняка есть один на работе, пять у любовниц', – и перечислила, чтобы не забыть, – Далецкая, Красникова, Простакова, Шварева, конечно же, и еще Аннушка… Даже холодно стало. Ура, я нашла противоядие!'
– Ну что ж… Можно сказать – отлично, – Макс повернулся ко мне, брови его подпрыгнули, очевидно, его удивило выражение моего лица. Удовлетворенно-высокомерное. – Эй-эй, Парамонова, еще не вечер, я имел в виду для начала 'отлично'.
'Ах, Максимовский, Максимовский, знал бы ты какой победе я так рада! Выпьем же за нее!'
Я сделала приличный глоток мартини, выковыряла из куска пиццы оливковый кружочек, снова отпила из бокала. Заинтригованный моим желанием напиться, Макс наполнил его снова.
– Ну, за успех! – подбодрил он меня.
– За успех! – повторила я, звякнув позолоченным краем о бокал Максимовского.
Посмотрела на него – белая рубашка расстегнута почти до пояса, густые каштановые волосы ниспадают на шею, как у звезд рок-н-ролла, а при свете напольной лампы загар стал темно-бронзовым. Закрыв глаза, как молитву я прошептала про себя: Далецкая, Красникова, Простакова, Шварева, как же без Шваревой!
Вкрадчивый голос прозвучал над моим ухом, легкое дыхание коснулось волос:
– Парамонова, я всегда хотел узнать тебя поближе…
Вот оно! Далецкая, Красникова, Простакова…
– Но ты такая неприступная, вокруг тебя всегда вьется пара-тройка Лопатиных, а мимо проходишь – звездища, да и только.
'Это ты у нас звездун', – мысленно возразила я.
Макс обнял меня за талию, губами прикоснулся к мочке уха, и глухо сказал:
– И этот шлейф из служебных романов…
'Однако, привлекателен он для мужчин, кто-то возмущается и кричит, что скоро ступить будет негде, везде он, этот шлейф, а кто-то мечтает примкнуть к счастливцам.'
Слухи слухами, а приличия все же надо соблюсти, поэтому я уперлась ладонями в его грудь, и прошептала:
– К-ккаких романов?
Пальчики подрагивали на его горячей коже, их подушечками я ощущала волоски на его груди, да и Максимовскому похоже было уже не до моих многочисленных поклонников.
'Какие нежные у него губы… Далецкая, Красникова… м… кто там еще…'
Руки Романа и обнимают, и поглаживают, и в тоже время фокусничают со шнуровкой на моей спине. Опытный иллюзионист Максимовский быстро находит правильный подход – сарафанчик сползает с моих плеч, и уже еле прикрывает грудь. От поцелуев кружится голова, по шее разливается жар, захватывает декольте, вызывает томление в груди… Роман привлекает меня к себе, и тут… безжалостно разрывая мелодию, выпеваемую Джаредом Лето, гремит мой мобильник. Мы замираем, крепко вцепившись друг в друга. Звонок не кончается, и я, покинув желанные объятья, начинаю шарить по сумочке.
– Алло… Тим? – голос мой дрожал, сердце билось, как от испуга. – Ты в Петербурге? Нет, что ты, очень рада! Завтра? Да, да, конечно, обязательно. Тогда до завтра. Целую.
Вот так и обламываются мечты. Я отключаю телефон, и, поправляя дрожащими руками сарафанные бретельки, отворачиваюсь от Романа. Как нелепо, и это чувство стыда… Максимовский берет меня за плечи и притягивает к себе:
– Надеюсь, он не заподозрил ничего интимного.
Эти слова для меня как холодный душ, куда там моей детской считалочке! Так и хочется отхлестать его по красивой загорелой роже! Сжав зубы, я постаралась держать себя в руках, и даже хищно улыбнулась ему. Моя улыбка вызвала замешательство, видно ожидал от меня другой реакции.
– Все хорошо, – повторила я его слова, – уверена, что он ничего не заметил.
Оттолкнув Макса, я быстро сложила ноутбук, подхватила сумку, и, придерживая сползающий лиф сарафана, направилась в холл за босоножками. Встревоженный внезапным отступлением, он тотчас же догнал меня:
– Погоди, что это значит? Обиделась?
– Домой пора, – заявила я, впихивая ступню в путаницу кожанных ремешков. – Выходные для нас закончились, завтра встреча с Тимом.
– Тем более! – запротестовал Макс. – Нам нужно обсудить массу вещей, раздевайся.
Мои распахнутые глаза произвели на него должное впечатление.