На следующее утро я проснулась от ощущения дискомфорта — моя грудь набухла от молока. Сочувствуя мне, медсестра принесла приспособление для сцеживания молока, которым потом кормили других грудных младенцев. И я охотно им воспользовалась.
Из-за наложенных накануне швов я поправлялась медленно, но, скучая по моему малышу, хотела как можно скорее выписаться из больницы. Наконец в палату вошли муж с врачом, который поинтересовался, собираюсь ли я домой или желаю остаться у них еще на некоторое время.
— Я хочу поскорее оказаться дома и увидеть сына, — совершенно искренне ответила я. — Как я вам обещала, в следующий раз я буду осмотрительнее.
Врач попросил мужа оставить нас на несколько минут, но Абдель отказался.
— Ваша супруга имеет право на собственное мнение, — пояснил врач.
Для него было вполне нормальным поинтересоваться мнением женщины, но он не знал, что у нас мужчины имеют на все мнения эксклюзивное право. Они решают за женщин.
— Скажи ему еще раз, что ты об этом думаешь, — потребовал Абдель.
— Это правда, доктор. — Я была убедительна. — Я хочу покинуть больницу как можно скорее. Я хочу увидеть своего сына.
Медсестра прикатила кресло-каталку, чтобы помочь мне добраться до автомобиля.
— Едем быстрее, — торопил Абдель. — Надеюсь, доктор, ваша помощь нам больше не понадобится.
— Я на это тоже надеюсь, — ответил врач.
С помощью медсестры я села в салон.
— Если это повторится, — прошептала она на ухо, — немедленно сообщите нам. Мы вам поможем.
Когда мы остались в машине одни, муж проговорил:
— Надеюсь, ты им ничего не рассказывала!
В его голосе звучал и вопрос, и явная угроза.
— Ничего я не рассказывала. Да и рассказывать нечего.
— Вот это хороший ответ. Наконец-то ты начинаешь понимать. Жаль, что это произошло во Франции. В нашей стране ни перед кем не нужно отчитываться. Во Франции нас контролируют, потому что это их страна, и нам хотят помешать нормально жить с нашими женами. Мужчину, который избивает жену, ждет тюремное заключение. Французы хотят изменить данные Богом законы! За это они будут навсегда прокляты, ничтожества. Все, что я сейчас хочу, так это оказаться наедине с тобой и наслаждаться, как прежде.
— Как прежде не получится. Не забывай, что нужно заботиться об Амире.
— Завтра у тебя больше не будет ребенка! — восторженно воскликнул он. — ^ Как не будет ребенка?! — закричала я. — Где Амир?
— Никогда больше не повышай на меня голос, женщина, — с горячностью сказал муж. — Твой сын сейчас дома, но завтра он отправится с твоей матерью в Алжир.
Тревога охватила меня: моему малышу грозила опасность. Я чувствовала, как страх сжимает внутренности.
У меня хотят отнять ребенка, мою кровь и плоть! Я оказалась на грани безумия и больше не понимала, что происходит. Я была тотова зубами и ногтями защищать того, кто был частью меня. Это был мой ребенок, и никто не имел права забрать его у меня. — Это невозможно. Я поговорю с ней. Она знает, что означает быть матерью. Ты лжешь! Никогда моя мать не поступит со мной так! Какой бы она ни была, но она мать! Она никогда не сделает плохо моему ребенку. Моя мать!
Я произносила эти фразы, но во мне поднималась волна сомнений. Что, если моя мать окажется неспособной понять чувства дочери и решит не обращать внимания на ее страдания? Что тогда? Постепенно я осознала всю призрачность ее поддержки, бесполезность ожидать многое — иллюзий я больше не питала.
Но можно было попробовать повлиять на решение мужа и надавить на его отцовские чувства.
— Ребенку всегда будет нужна мать. Она его кормит и заботится о нем. Еще ребенку нужен отец. Сможешь ли ты без него? Разве мы производили на свет ребенка, чтобы его отдать?
— Он не будет ни в чем нуждаться. Твои родители будут любить его и давать ему деньги.
Я была в отчаянии: мир вокруг меня рушился.
— У нас он тем более не будет ни в чем нуждаться.
Я дам ему гораздо больше любви, чем кто-либо другой.