— Мы уже почти у Центрального штаба.
— Уже? Ну, расскажите о себе. Чем вы занимаетесь?
— Я? Я — писатель.
— Правда? И о чем вы пишете?
— Подумываю написать о реколоризаторе [33].
— Плохая идея.
— Почему?
— Вам ни за что не поверят.
— Кто?
— Гои.
— Это почему?
— Уж поверьте мне. Я ездил в Америку в прошлом году. Встречался там с христианами, которые нас поддерживают. Хорошие они люди. Ну, вот мы выпили, стали рассказывать смешные истории. Я им рассказал про реколоризатор.
— И что?
— Не поверили, решили, что я лгу.
— Да это смешно. Все знают про реколоризатор.
— Только не в Америке. Они говорят, это технически невозможно. Решили, что я это придумал.
Я останавливаюсь на парковке возле центрального штаба. Без двадцати семь.
— Рафаэль Бен-Барух, из Ариэли. Спасибо, что подвезли.
— Очень приятно.
— Удачи вам с книгой. Пришлете мне экземпляр, как напечатаете, хорошо?
— Она на английском.
— На английском? Вся книга?
— Да.
— Почему?
— Не знаю. Я просто пишу её на английском.
— Вот видите, о чем я? Всё забыто.
— Я все равно пришлю вам, как напечатаю.
— Не стоит беспокоиться. Спасибо, что довезли.
Он выходит. Я бегу к кабинке охраны и отдаю свой гостевой пропуск. Постовой смотрит на меня секунду, словно пытается что-то вспомнить, потом отдает мое удостоверение. Я засовываю его в бумажник и забираюсь в машину. Шесть сорок пять. Быстро! «Фазз» закроется через пятнадцать минут. Налево по Арлозорова, потом опять налево по Блоха, мимо здания муниципалитета на Фришмана, на Мазарик-сквер. Тут на Заменхоф можно где-нибудь припарковаться. Вот так. Самое то. Без десяти семь. Славно. Десять минут — огромное количество времени, как говорят в армии.
И уж если вспомнить про реколоризатор, то вот кое-что абсолютно бессмысленное, зато грамматически верное: Ибрахим Ибрахимовы бесцветные зелёные мысли яростно спят.
Я подбегаю к магазину, но он закрыт. Я снова дергаю дверь. Закрыто.
— Они закрылись.
Я поворачиваюсь. Кто-то сидит на тротуаре, скрестив ноги по-индийски. Может, постарше меня, но совсем ненамного. Опирается спиной на витрину магазина. На тротуаре лежат блокнот и пачка сигарет с ментолом. У неё впалые щеки, большие глаза, короткие черные волосы, на голове коричневая шапочка, длинный черный шерстяной свитер длиной прямо до потрепанных ковбойских сапожек, коричневые вельветовые джинсы; худые ноги, худые руки, спичечные пальцы; пальцы держат ручку и сигарету.
— Без десяти семь, — говорю я.
— Знаю. Там нет пластинок.
— Серьёзно?
— Я сюда аж из Иерусалима приехала, — говорит она, — но, судя по всему, они закрылись. Совсем.
Я прикрываю стекло руками и наклоняюсь посмотреть внутрь. Стекло грязное, внутри темно и пусто. Ни пластинок, ни постеров на стенах, ни кассы — только пустые полки. Я оглядываюсь на неё. Она встаёт.
— И долго вы тут сидите?
— Часа два. Но тут все заброшено. Думаю, пора домой.
— Вы в Иерусалиме живете?
— Да.
— Я тоже.
— Да? А где?
— В Грик-Колони. Ну я переехал. Сейчас живу в Кирьят-Менахеме.
— А я — в Кирьят-Йовеле.
— Я там вырос. Какая улица?
— Гватемала.
— А я жил на Боливии. Подвезти вас?
— Было бы здорово. Спасибо.
И мы идём обратно на Заменхоф-стрит. Я устал. Движение опять медленное. Выберемся на шоссе — будет быстрее.
— Спасибо, что взяли меня с собой. Я — Молли. Молли Бэдж. Надеюсь, я вас не обременяю.
— Не обременяете, Молли Бэдж.
— Люди меня обычно боятся и не хотят подвозить.
— Почему?
— Потому что я так выгляжу.
— И что с этим не так?
— Людям не нравятся скелеты, им нравятся те, кто показывает, что готов сражаться за удовольствия.
Это напоминает мне о том, что я начисто забыл про Йеменскую кухню и про гамбургер. Невелика потеря. Поем дома. Опять идет дождь, но на шоссе довольно пусто, как я и думал, так что я еду быстро. Я ставлю кассету «Tools of the Trade».
— Это Carcass?
— А вы откуда знаете?
— Мне нравится Carcass, — отвечает она, — я ходила на них, когда они приезжали.
— На концерт?
— Да. А вы?
— Конечно, — отвечаю я, — я у них брал интервью для «Кэпитола».
— Правда?
— Я поездил с ними немного, — говорю я, — вроде играл на гитаре с Майклом Эмоттом, пока мы слушали King Diamond в автобусе.
— Класс, — говорит она. — Какая у вас любимая песня?
— «Еxhume to Consume». У вас?
— «Swarming Vulgar Mass of Infected Virulency». Довольно типично. Девчонкам всегда нравится «Swarming Vulgar Mass of Infected Virulency».
33
Реколоризатор (он же деблокиратор) — электронное устройство, использовавшееся, предположительно, в ГДР для восстановления цвета в цветных телепередачах, которые были перекодированы в черно-белые.