Две девочки-подростка идут к остановке. Они хихикают. Одна из них вслух читает уличную вывеску, Яффа-роуд, — и смеётся. Вторая делает вид, что хочет вытолкнуть свою подружку на дорогу и тоже смеётся. Они стоят близко от меня — чересчур близко, на мой взгляд, — но тут до них доходит, что я тут вместе с шестью темными фигурами на скамейке, они отходят на несколько шагов в сторону и начинают шептаться. Деста Эзра поворачивает голову и смотрит на них, потом на меня, потом опять на пустую дорогу.
Мы несём мёртвую девушку и её убитого возлюбленного к большой свежевырытой яме на заднем дворе. Юноши и девушки уже сложили туда все трупы. Мы бросаем оставшиеся туда же, и Кармель приказывает рабам мужского пола выйти на шаг вперёд. Когда они все встают по краям могилы, она раздевается догола, спускается в неё, ложится на спину на гору трупов и велит юношам мочиться на неё. Они держат свои члены в руках и изливают мочу в разрытую могилу, затопляя Кармель и тела под ней теплыми золотыми потоками. Когда они заканчивают, она приказывает им мастурбировать. Они энергично натирают свои пенисы, и через несколько минут тело Кармель покрывается густыми, липкими выделениями более чем десяти молодых людей. Затем она заставляет нас взять лопаты и зарыть могилу. Грязь и пыль покрывают её лицо и тело, а она закрывает глаза и ещё раз мастурбирует быстрыми круговыми движениями пальцев. Она кончает, когда всё её тело покрывается землёй. Ещё несколько секунд она лежит в могиле не двигаясь, а затем восстает. Она стоит на мокрой земле, задыхаясь, а затем обнимает меня рукой, и мы идём в замок мыться.
И вот тут приезжает автобус.
Я бужу своих подопечных, слежу, чтобы они все сели в автобус. Уже поздно, улицы пустые, так что путь из города до больницы будет недолгим. Помимо нас и хихикающих девчонок (они выходят в соседнем кибуце) в автобусе только один пассажир, старая женщина с четырьмя или пятью полиэтиленовыми пакетами, наполненными доверху продуктами из супермаркета. Когда мы всемером выходим возле больницы, она остаётся в автобусе.
Мы приходим в блок, и нас встречает у дверей сонный Ибрахим Ибрахим, он спрашивает своих сотоварищей, как мы съездили. Он хочет услышать все подробности, и они что-то мямлят про сэндвичи и кофе, а он спрашивает, был ли десерт, но тут я прерываю их, даю им лекарства и отправляю всех спать, быстро пишу отчёт, отмечаюсь и запираю за собой дверь.
Хорошо оттуда выбраться. Нет, на самом деле я большую часть дня провел за пределами больницы, что, наверное, и есть причина моего утомления. Мне надо постараться отвлечься на какие-нибудь милые лингвистические темы, но сейчас я слишком устал, чтобы думать о синтаксическом анализе. Так что я сейчас дам вам простое повествовательное предложение с неспецифическим подлежащим, переходным глаголом и двумя дополнениями: прямым и косвенным. Вот: «Они дали Ибрахим Ибрахиму жизнь».
Я иду на стоянку и сижу в машине, прогревая мотор, и пытаюсь найти что-нибудь интересное на радио. Ничего нет. Я ставлю в магнитолу кассету Judas Priest — «Screaming for Vengeance» — и еду домой.
Глава 8
Первый, кто встречает меня на входе в блок — Амос Ашкенази: фиолетовая футболка на редкость мятая, губы в пятнах от никотина дрожат, он дергает меня за рукав пальто и тянет за собой в игровой зал.
— Пожалуйста, скажи Гольдмилу, чтобы перестал, — говорит он.
— А что он делает?
— Я хочу посмотреть телевизор, но он вообще не в себе. Он только и говорит про Джули Стрэйн.
— А что там по телевизору?
— «Юные и беспокойные».
— А с кем говорит Гольдмил?
— Сам с собой, — говорит Амос Ашкенази, — но они там все сидят и слушают.
— Значит, он не сам с собой разговаривает.
— Они все слушают, как он разговаривает сам с собой.
Я не понимаю, почему я позволяю Амосу Ашкенази затащить меня в игровую комнату еще до того, как я успеваю сесть на посту сиделки, перевести дух, просмотреть газету, сделать себе чашку кофе. Может потому, что у меня завтра выходной?
В самом центре зала, взгромоздившись на белый пластиковый стул, возвышается Абе Гольдмил и читает лекцию, медленно и размеренно. Вокруг него: Иммануэль Себастьян (согласно кивает почти каждому слову), Ассада Бенедикт (улыбается в пространство, как будто очень счастлива), Урия Эйнхорн (зевает, не прикрывая рта рукой), Деста Эзра (выглядит напуганной без причины) и Ибрахим Ибрахим (смотрит на Десту Эзру).