— Десять тысяч лет?
— Ну, так говорят археологи.
— И кто там жил?
— Да кто знает. Какие-то люди неолитического периода.
— А где именно были найдены Свитки Мертвого моря?
Она что, серьёзно? Ей и вправду интересно? Может, она просто проверяет его знания. Может, ей интересно, так ли он умен, как думает. Я только надеюсь, что она не начнет просвещать его насчёт Робинзона Крузо и мёртвых астронавтов.
— А, так это вон там, — Рамзи показывает в сторону пустыни, — в Кумране.
— А вон там что? Это ведь пещеры?
— Это пещеры, в которые раньше уходили монахи на сорок дней, подобно Иисусу Христу в его пещере.
— А где его пещера?
— Здесь, наверху, в монастыре. Давайте сходим посмотрим.
— Погодите, — говорю я. — А казино-то где?
— Совсем забыл. Извините. Вон оно, внизу. Называется «Оазис».
Рамзи указывает на белое мраморное здание, не особенно изящное, довольно громоздкое, с зеркальными стенами, с окнами с бежевым стеклом, с большой вывеской, на которой, по всей видимости, написано «Оазис», но отсюда сверху не видно.
— Когда о нём говорят, то говорят, что это гостиница, — говорит Рамзи, — хотя все знают, что это игорное заведение. Оно построено на земле, которая на самом деле принадлежит исламскому сообществу, так что вы понимаете, как палестинским властям неудобно употреблять слово казино, когда они пытаются объяснить это настоящим мусульманам.
— А что за здание рядом с ним?
— А это как раз гостиница, «Иерихон Резорт Виледж». Но у вас будет уйма времени там, внизу. Давайте лучше поднимемся в монастырь.
Рамзи показывает на ступени, вырубленные в скале. Они крутые и узкие.
— Как раз поднимемся, — говорит он и улыбается.
Чего он улыбается? Почему он так мило себя ведет? Он не должен быть столь обходительным. Он не должен так много знать. Христиане, мусульмане, палестинцы, неандертальцы. Чего ему от нас надо?
— Он называется «Карантал», — говорит он.
Кармель кивает.
Вообще не понимаю. С чего она вдруг такая внимательная? Ей правда интересно? Или у них диалог между собой? Он не видит, что мне глубоко плевать на вымышленных самаритян и на американских студенток, которые становятся арабскими королевами? Бьюсь об заклад, сейчас он ей будет объяснять, почему этот дурацкий монастырь называется «Карантал».
— Cuarenta значит сорок, — говорит он, отсюда и название «Карантал».
Кармель снова улыбается ему. Я устал. Я уже хочу отсюда. Я хочу сказать этому арабскому клоуну, что все, спасибо, ваше время истекло. Мы уезжаем.
Мы поднимаемся в монастырь, и Рамзи говорит с одним из монахов на странном диалекте, которого я не понимаю: смесь арабского и греческого, но, может, мне только кажется. Он ведет нас тёмными коридорами через несколько залов с высокими потолками, и я заставляю себя притвориться, что я восхищаюсь фресками, и витражами, и что мне весело, и что мне действительно тут нравится.
И вдруг — мне кажется, что Рамзи чувствует мою напряженность, — наше путешествие заканчивается, и мы спускаемся с горы в этом же дебильном красном вагончике, и Рамзи снова курит, и на нас медленно надвигается город. Темнеет, и точно как в Иерусалиме, все спешат домой. Мы возвращаемся к машине, чуть быстрее, чем раньше, я все ещё нервничаю, Кармель выглядит довольной, Рамзи напевает какую-то арабскую мелодию, которую я раньше никогда не слышал. У Абу Навафа уже закрыто, но «Джасти» стоит здесь же, возле ресторана.
— Мне было очень приятно, — говорит Рамзи. — Спасибо, что были моими гостями.
— Спасибо, что были нашим проводником, — говорит Кармель.
— Погодите, — говорю я. — Мы подбросим вас до дома, хорошо?
— Я отсюда дойду до лагеря.
— Вы уверены?
— Конечно. Мне надо еще зайти в мечеть. А вы езжайте в казино, пока не стемнело.
Я открываю машину и отдаю ему его бело-зеленую куфию. Кармель на секунду крепко обнимает его, хотя, наверное, и догадывается, что это не самый умный поступок посреди улицы в Иерихоне. Я протягиваю руку, и Рамзи берет её своими обеими руками и пожимает мою руку долго, как если бы хотел показать, что между нами возникла некая особая связь.
— Заезжайте в любое время, — говорит он. — Вы знаете, где меня найти.
— Обязательно, — говорю я.
Мы садимся в машину, и, не дожидаясь, пока прогреется мотор, я давлю на газ и уезжаю.
— Слава Богу, это все кончилось.
Но Кармель закрывает глаза и кладет голову на спинку сиденья, притворяясь, что устала или не расслышала меня. Я веду машину, через несколько минут мы будем в казино, и я все думаю про этот цвет, бело-зелёный: это то же самое, что и зелено-белый? Да нет, не обязательно. Старый синяк бывает сине-жёлтым, а не жёлто-синим, хотя в обоих словосочетаниях говорится про одни и те же цвета. Смотришь старый фильм — он чёрно-белый, а не бело-чёрный. Приедешь в Англию и будешь есть именно рыбу с картошкой, а не картошку с рыбой. Объекты, на которые ссылаются слова, одни и те же, но семантически эти выражения неодинаковы.