— Ты говоришь правду? — Мне больше ничего не пришло в голову.
— Я ничего не говорю, — отозвался Мордден. — Это было бы не в моих интересах. Адью, Кэссиди.
92
Я в жизни не видел ничего похожего на пентхаус крыла "А" «Триона».
Это вам не душные офисы и тесные кубики на других этажах. Никакого индустриально-серого коврового покрытия и флуоресцентного света.
Нет, в пентхаусе было просторно и солнечно. Свет лился через огромные окна от пола до потолка. На полу, выложенном черным гранитом, кое-где лежали восточные ковры; стены были отделаны какой-то блестящей тропической древесиной. Местами вился плющ, стояли дизайнерские кресла и диваны, а прямо посреди журчал огромный водопад из розоватого камня.
Зал торжественных приемов. Для важных гостей: министров, сенаторов и конгрессменов, генеральных директоров и глав государств. Я никогда его раньше не видел и от других о нем не слышал — что, впрочем, и неудивительно. Этот зал выглядел не так, как весь «Трион», — не демократично, а скорее драматично. Внушительно и претенциозно.
Между водопадом и камином, где на керамических поленьях ревели языки газового пламени, стоял круглый обеденный столик. Два молодых латиноамериканца, мужчина и женщина в темно-бордовой форме, тихо разговаривали по-испански, расставляя серебряные кофейники и чайники, корзинки с выпечкой, кувшины апельсинового сока. Стол накрывали на троих.
Я озадаченно огляделся, но больше никого не увидел. Никто меня не ждал. Вдруг раздался звонок, и открылись небольшие стальные двери лифта с другой стороны.
Джок Годдард и Пол Камилетти.
Оба хохотали так, словно впали в эйфорию или обкурились до одурения. Годдард заметил меня, резко перестал смеяться и произнес:
— Ну, вот и он. Прости нас, Пол, ты же понимаешь!
Камилетти улыбнулся, похлопал Годдарда по плечу и остался в лифте. Когда двери за ним закрылись, Годдард почти рысью пробежал огромное пустое пространство.
— Зайдем вместе в туалет, хорошо? — сказал он. — Мне нужно смыть весь этот чертов макияж.
Молча я последовал за ним к блестящей черной двери, на которой сверкали маленькие серебряные силуэты мужчины и женщины. Когда мы вошли, сам собой зажегся свет. Это была просторная, роскошная уборная, все из стекла и черного мрамора.
Годдард посмотрелся в зеркало. Почему-то он казался немного выше. Может, дело в осанке: сегодня он сутулился меньше обычного.
— Господи, раскрасили, как Либерейса, — сказал он, вспенивая мыло в руках. — Ты тут никогда не был?
Я покачал головой, наблюдая в зеркало, как он наклоняет голову к раковине и смывает грим. Во мне странным образом переплелись разные эмоции — страх, злость, шок. Переплелись и запутались.
— Ну, ты же знаешь мир бизнеса, — продолжал Годдард. Он говорил почти извиняющимся тоном. — Как важна сценическая сторона — блеск, помпа, церемонии, все это дерьмо. Я едва ли смог бы пригласить президента России или наследного принца Саудовской Аравии в свою захудалую комнатенку внизу.
— Поздравляю, — тихо сказал я. — У вас было очень важное утро.
Он вытер полотенцем лицо.
— Театр, одно слово!
— Вы ведь знали, что Уайатт купит «Дельфос» за любую цену, — начал я. — Даже если это будет означать, что его компания обанкротится.
— Он не мог устоять, — ответил Годдард. Джок бросил полотенце, покрытое оранжево-коричневыми пятнами, на мраморную стойку.
— Да, — сказал я. Мое сердце забилось чаще. — Да, не мог, пока думал, что вы собираетесь объявить о крупнейшем открытии, об оптическом чипе. А чипа и не было, правда?
Годдард улыбнулся своей хитрой улыбкой и вышел из уборной. Я — за ним.
— Поэтому вы не подали заявки на патенты, не было личных дел в отделе кадров...
Годдард почти бегом подошел к столу по восточным коврам.
— Оптический чип существует только в воспаленном воображении и покрытых кляксами блокнотах горстки третьесортных инженеров, которые работают в крошечкой компании в Пало-Альто, обреченной на вымирание. Они гоняются за фантазией, которая, возможно, не сбудется на протяжении всей твоей жизни. На протяжении моей уж точно.
Годдард сел за стол и жестом указал на сиденье рядом с собой.
Я плюхнулся рядом, и официанты, которые ожидали у обвитой плющом стойки на почтительном расстоянии, подошли к нам и налили кофе. Я был не только испуган, рассержен и смущен. Я очень-очень устал.
— Может, они и третьесортные, — сказал я, — но вы купили их компанию больше трех лет назад.
Признаюсь, это была всего лишь догадка: главным инвестором «Дельфоса», судя по данным, которые я нашел в Интернете, был венчурный фонд из Лондона, деньги которого переводились через «проводника инвестиций» на Каймановых островах. Это означало, что на самом деле «Дельфос», через пять холдингов и подставных компаний, принадлежал крупному игроку.
— Ты умный парень, — сказал Годдард, хватая булочку и жадно впиваясь в нее зубами. — Реального владельца чертовски трудно обнаружить. Попробуй выпечку, Адам. Эти штуки с малиной и взбитым творогом — просто сказка.
Теперь я понимал, почему Пол Камилетти, человек, который всегда ставил точки над i, так кстати «забыл» вписать пункт запрета продажи в договор. Увидев это, Уайатт понял, что у него осталось меньше суток, чтобы «увести» компанию у «Триона», — недостаточно, чтобы получить одобрение правления, даже если бы они его дали. А скорее всего не дали бы.
Интересно, кому предназначается третье место? У меня не было аппетита, кофе пить тоже не хотелось.
— Заставить Уайатта проглотить крючок, — сказал я, — можно было, только передав ему информацию через шпиона, которого он сам и внедрил. — Мой голос дрожал, и теперь изо всех моих эмоций самой сильной была злость.
— Ник Уайатт — очень подозрительный человек, — кивнул Годдард. — Понимаю его: я такой же. Он как ЦРУ — те тоже никогда ничему не верят, если не получат информацию при помощи каких-то ухищрений.