— Привет, как дела? — спросила она. Видимо, она не заметила, что ее якобы вылечивающийся от алкоголизма муж развалился пьяный на диване, зажав в руке бутылку кофейного ликера, поскольку спокойно прошла в спальню. Мне показалось, что она вернулась уже через несколько секунд, хотя, скорее всего, это были не секунды, а минуты — она успела переодеться в шорты и длинную футболку.
— День был просто ужасный, я умираю с голоду, — сказала она. — Какую еду сегодня закажем — вьетнамскую или китайскую?
Тут она, видно, наконец повнимательнее присмотрелась ко мне, потому что воскликнула:
— Господи! Что происходит? Ты что, пил?
— Заметила. — Я еле ворочал языком. — А я уж думал, ни хрена не заметишь.
— Ты в своем уме! Да что с тобой?!
— Сама скажи.
— Сказать? Что сказать?
— Скажи мне. Просто скажи — и все.
— Ты пьян и не соображаешь, что говоришь. Что-то с полицией? Они что, снова приходили к тебе в офис? Ты поэтому…
— Просто скажи, черт тебя побери.
— Отлично, не хочешь об этом говорить — не надо.
Она пошла на кухню. Я побрел за ней, случайно опрокинув с журнального столика вазу. Она разбилась, Отис громко залаял.
— Смотри, что ты наделал! — завопила Пола, стараясь перекричать заливающуюся лаем собаку. — Что, черт возьми, с тобой происходит?
— Скажи мне. Просто скажи — и все.
— Сказать тебе что?
— Ты знаешь — что. Не говори, что не знаешь. Ты прекрасно знаешь, о чем я, дрянь.
— Зачем ты так? — она начала плакать. — Что с тобой?
Я схватил ее за плечи и затряс. Отис лаял не переставая.
— Скажи мне, скажи, черт побери!
— Пусти меня!
— Скажи! Скажи!
Пола плакала навзрыд. Я понял, что начинаю терять контроль, а именно этого мне и не хотелось. То, что она причинила мне боль, вовсе не значило, что я должен платить ей тем же. Я лучше ее — я не должен опускаться до ее уровня.
Я ослабил хватку и сказал уже более спокойным голосом:
— Скажи мне. Просто поступи честно и скажи мне все как есть, и тогда я тебя прощу. Обещаю.
Все еще плача, она сказала:
— Почему?.. Почему ты снова так ведешь себя? Зачем?
Отис залаял громче — он буквально захлебывался лаем. Я заорал на него: «Заткнись, черт возьми!» — и пес убежал. Тогда я сказал Поле:
— Скажи мне про вас с Дагом. Ради бога, просто скажи — и все.
Она неожиданно перестала плакать, ее голубые глаза широко открылись.
— Так вот ты о чем? Ты ошибаешься. Между нами ничего нет. И никогда не было.
— Ты врешь.
— Не вру. Я говорю тебе правду.
— Ты все время врешь мне! Только и делаешь, что врешь! Даже когда говоришь, что ты на моей стороне, все равно врешь!
— Я не вру, — повторила она. По ее щекам текли слезы.
— Мне звонила Кирстин. Ты ведь помнишь Кирстин?.. Помнишь?!
— Что она тебе сказала?
— Ну наконец-то ты призналась.
— Послушай, мне наплевать на то, что ты думаешь. Понял? Я хочу, чтобы ты усвоил одно: этого я тебе не прощу. Никогда!
Пола прошла мимо меня решительным шагом, Отис просился за ней в спальню, успев проскочить в хлопнувшую дверь. Сам я, пошатываясь из стороны в сторону, остался стоять у входа на кухню.
Мне не хотелось оставаться дома с Полой, пусть даже и в другой комнате, так что я прихватил бутылку с ликером и вышел на улицу.
Я шатался по округе, пока не кончился ликер, а потом завалился в бар на Первой авеню. Он был битком набит двадцатилетками, но я все-таки нашел себе местечко у стойки. Перекрикивая бухающую музыку, я заказал виски с содовой. Я не помню, как пил, но стакан непонятным образом опустел. Я заказал еще и только сделал глоток, как на меня налетел какой-то парень. В памяти осталось, как мы с ним стоим друг против друга и я говорю: «Мудак» и «Сейчас дам в хлебальник». Он был выше и моложе меня, но мне было наплевать. Я замахнулся и ударил его, точнее, попытался ударить. Он на лету перехватил мою нетвердую руку и начал смеяться. Я плюнул ему в лицо. Тогда он отпустил мою руку и стал меня бить. Я упал на пол, он пинал меня ногами, но особой боли я не чувствовал, хотя удары были внушительными. Потом подошел вышибала, по виду итальянец, и поднял меня. Он вытолкал меня на улицу, но я, наверное, тоже пытался его ударить или, может быть, что-то ему сказал, потому что он прислонил меня к кирпичной стене и начал бить по лицу. Кругом собрались люди, они смеялись и отпускали шуточки. Потом я лежал на тротуаре, поджав ноги к животу, чувствуя на губах вкус крови, и думал, как я объясню все это на собрании «Анонимных алкоголиков».