Так вот, нечто подобное происходит теперь и с человечеством. Современная медицина сохраняет жизнь тем из наших собратьев по биологическому виду, которые в старые времена считались нежизнеспособными. Инвалидам, людям с врожденными или хроническими заболеваниями, умственно отсталым. Это первое. Второе: на нас почти не влияют климатические условия: холоду мы научились противопоставлять искусственные жилища с отоплением, жаре — кондиционеры и источники доступной воды. И уж тем более мы не испытываем опасности со стороны других биологических видов. Их мы употребляем в пищу, либо, как уже говорилось, вынуждаем тесниться.
И вот результат: главным источником опасности для человека разумного становится сам человек… причем необязательно речь идет о другом представителе биологического вида. Проливая крокодиловы слезы над судьбой уссурийских тигров или других исчезающих видов, мы все меньше ценим человеческую жизнь — хоть чужую, хоть даже свою. Участились войны… вы знаете, что сегодня на Земле одновременно ведутся десятки военных конфликтов по самым разным поводам? Нарастает волна терроризма, достигшего невиданного прежде размаха. А ведь борьба с этим злом ведется вроде бы всем мировым сообществом.
Да что там война и террористы! Даже просто идиотские поступки, вроде пьянства и лихачества за рулем, поступки самоубийственные и опасные для окружающих, похоже, становятся нормой. Чуть ли не в моду входят.
— Простите, профессор, — перебивая, с места обратилась к нему хорошенькая студентка, кудрявая блондинка, на школьный манер подняв руку, — и к чему на ваш взгляд это приведет?
— Трудно сказать что-то определенное, — ответ свой светило биологии произнесло с ноткой смущения, — мне кажется, возможны два варианта развития событий. Либо мы возьмемся за ум и поймем, что планета наша, так сказать, не резиновая — либо в нарастающем безумстве, по мере утраты инстинкта самосохранения, мы уничтожим и себя, и, возможно, все живое на Земле. Ведь люди с ослабленным инстинктом самосохранения, помимо прочего, могут прийти к власти. Хоть захватив ее силой, хоть соблазнив избирателей, коим может импонировать крутой нрав таких людей. Ну и представьте, если в руки кому-нибудь из них попадет ядерный чемоданчик.
Не стоит, я думаю, исключать и промежуточного сценария. Например, гибели значительной части нынешнего населения Земли, после чего все более-менее придет в норму.
— Спасибо, профессор! — это выкрикнул, опять-таки с места, худощавый парень с блеском в глазах. Светилу биологии, стоявшему за кафедрой, еще очень не понравился, инстинктивно не понравился этот блеск.
И, как вскоре оказалось — справедливо.
— Вы совершенно правы! — продолжал парень, поднимаясь и под хмурым взглядом и профессора, и других присутствовавших в аудитории подходя к кафедре, — на Земле стало многовато народу. Лишнего народу. А, как говорится, больше народу — меньше кислороду. Или наоборот? Ну да не суть важно. И, поскольку люди глупы и недальновидны… в большинстве своем, существует всего один способ исправить это положение. Так что еще раз, спасибо, профессор! Спасибо… и прощайте!
С этими словами новоиспеченный оратор достал из внутреннего кармана мешковатого пиджака пистолет. И первую пулю всадил в лицо человеку за кафедрой. Окровавленный профессор еще падал на пол, а парень уже сделал следующий выстрел — в давешнюю кудрявую студентку-блондинку, успевшую соскочить с места и броситься к выходу.
Пуля попала в спину. Студентка упала и растянулась на полу в какой-то паре шагов от спасительной двери.
Следом упал, сраженный другой пулей, какой-то пожилой толстенький доцент в круглых очках. Этот едва успел подняться на ноги, чтобы удрать. А лучше бы попробовал спрятаться под столом.
Всего в обойме пистолета было восемь патронов. Первую пулю, как уже говорилось, получил профессор, светило биологии, шесть досталось шестерым из тех студентов и преподавателей, которые пришли на его лекцию. Восьмой выстрел парень с пистолетом оставил себе. Путь свой жизненный он закончил не без мелодраматизма и банальности, приставив дуло к виску.
Так на перенаселенной Земле стало на восемь человек меньше. Что, впрочем, было каплей в море, коль счет давно шел на миллиарды.
27–28 февраля 2018 г.
Паранойя
Все события рассказа являются вымышленными. А потому прошу и даже умоляю не проводить параллелей и уж тем более не ставить знак равенства между автором и героем-рассказчиком.
Хочу рассказать вам историю своего падения. Не с небес на землю, как мог бы кто-то не без ехидства предположить. Но с земли, на которой подавляющее большинство людей твердо стоят обеими ногами — и прямиком в бездну, из которой нет возврата. Или, скорее, в выгребную яму. В обычном содержимом которой я успел увязнуть по уши.
Довольно благодатная тема, наверное. Для мастера слова — более чем подходящий повод сотворить даже увесистый том. А впоследствии и, чем черт не шутит, прописаться среди классиков. Да взирать одновременно строго и мудро с портрета в школьном кабинете литературы на сидящих за партами беспутных потомков.
Что до меня, то я тома кропать ни времени не имею, ни, так сказать, технической возможности. Пишу там, где для этого замечаю хотя бы малейшую возможность. Сперва черкал куском угля на стенах камеры, затем фломастером — на неровных грубых листах оберточной бумаги. И наконец, догадался тем же фломастером писать на обратных (чистых) сторонах рекламных листовок. Уж хотя бы в этих, последних я недостатка не испытываю. Забрасывают мне их в камеру каждый день примерно по десятку за раз.
Что до остальных письменных принадлежностей, то их по моей просьбе доставил адвокат, передав через надзирателя. Оба, что надзиратель, что адвокат смотрят на меня примерно как на навозную кучу посреди банкетного зала, но деньги способны смягчить и более суровые сердца. Хотя бы на время.
Возможно, будь я немного щедрее, писал бы не углем и фломастером, но более удобной ручкой или хотя бы карандашом. Каковые в местах не столь отдаленных проходят как «колющие предметы», а значит, запрещены… вроде бы как. Но фишка в том, что на деле запретные предметы, что колющие, что режущие, все равно чудесным образом просачиваются в руки местного контингента. Способствуя порой даже некоторому сокращению его численности.
Почему так происходит — нетрудно догадаться. Лично я еще на воле успел узнать, что у каждого запрета своя цена.
Но лично мне по большому счету все равно, чем выводить буквы. Так что доплачивать за некоторое удобство, которое способна принести ручка по сравнению с тем же фломастером… нет, мне не столько жалко, сколько не вижу я в том хоть малейшего смысла. Принявшись за эту писанину, я в последнюю очередь думал об удобстве. Если думал вообще.
И в классики, кстати говоря, тоже не мечу. А чего добиваюсь — сам не до конца понимаю.
Может, предостеречь я хочу тем самым? Предупредить? Поделиться опытом, давая возможность кому-то другому поучиться на моих ошибках? Даже не смешно. Меня, знаете ли, тоже много чему учили и много от чего предостерегали. Но что толку — коль пребываю я далеко не в шоколаде?
Тем более я не надеюсь облегчить собственную участь. О, на это не стоит рассчитывать даже в приступе нездорового оптимизма. Во-первых, вину свою в совершенном преступлении я не собираюсь отрицать ни единой буковкой. Во-вторых, отрицать все равно без толку. Ведь взяли-то меня на месте преступления. Тепленьким! Факт (свежий труп то бишь) — на лицо. Лежал неподалеку, и вроде даже остыть до конца не успел.