Попробую объяснить. Благодаря сомнительным фильмам и совсем уж недалеким сериалам при словах «работа в крупной компании на руководящей должности» многим представляется, как ваш покорный слуга перепархивает от зала для совещаний, где решаются чьи-то судьбы, в личный кабинет с окошком в полстены, откуда открывается живописная панорама большого города. А по дороге между залом и кабинетом то кофе попивает с видом аристократа, то ведет светскую беседу с коллегами — такими же солидными людьми в красивых костюмах, то клеит молоденькую сотрудницу с модельной внешностью.
Так вот! Все перечисленное — эталон бесстыдного вранья, так и просящийся в палату мер и весов.
Начнем с того, что перепархивать не получается. И вообще ассоциация хоть с беззаботной птахой, хоть со столь же беспечным насекомым, вроде бабочки или попрыгуньи-стрекозы в моем случае совершенно не катит. Скорее уж, таких как я надо сравнивать либо с муравьями, чье жилище кто-то или что-то пытается разрушить, либо с взмыленными конями. То есть не перепархиваю я, но, скорее, ношусь как ошпаренный.
Насчет совещаний… они у нас, конечно бывают. Причем часто. Порой, даже слишком часто. Но лично мне трудно представить более бестолковое времяпровождение. Особенно напрягало, что посовещаться высокому начальству могло приспичить хоть рано утром, хоть поздно вечером. А я обязан был присутствовать — невзирая ни на аврал, ни порой даже на состояние здоровья. И то, и другое большие шишки, совещания собиравшие всегда готовы были с радостью усугубить.
Вдобавок, если чья судьба и решается на подобных сборищах, то разве что моя… ну или людей, занимающих в корпоративной иерархии аналогичное положение. Раз за разом мне приходилось доказывать, что и я, и вверенный мне отдел из пары дюжин человек хоть чего-то делаем. Что мы не какие-нибудь дармоеды, штаны просиживающие, а приносим компании пользу, причем на пределе собственных сил. Ворох цифр, графиков, слайдов и распечаток, подготавливаемых к каждому совещанию, призваны были служить тому порукой.
И никак иначе. Корпорация — не богадельня, дармоеды ей без надобности. И если в очередной раз не получилось доказать, что ты не верблюд… то есть, не дармоед, кто-то большой и важный, высоко сидящий, мог произнести волшебное заклинание: «Крэкс, пэкс, фэкс, оптимизация, реорганизация!» После чего большей части злополучного отдела вместе с его руководителем только и оставалось, что понуро ковылять в направлении биржи труда. И лишь немногие счастливчики имеют шанс отделаться переводом на другие должности да в смежные подразделения.
А главное: совещания могли растягиваться не на один час… притом, что, собственно, работу тоже когда-то выполнять надо. Время выкраивать, хе-хе, в промежутках.
Вот мы и выкраивали всем отделом. И худо-бедно выполняли. Вот только домой возвращаться доводилось, порой, даже за полночь.
И, кстати: никакого личного кабинета с огромным окном и красивым видом мне, даром, что на руководящей должности, не обломилось. Вместе со всем отделом мы ютились в помещении, изначально более-менее просторном, но из-за обилия рабочих столов превратившемся не то в подобие полосы препятствий, не то в лабиринт. Хорошо еще, что для себя я сумел отгородить уголок за шкафом — сделавшись не то минотавром в этом лабиринте, не то кем-то вроде домового.
Да и эта вольность мне дозволялась ровно до того момента, пока кому-нибудь из больших шишек… или даже их особо ретивым миньонам не пришло бы в голову, что, забившемуся в уголок за шкафом, мне сложно уследить за вверенными сотрудниками. А коль так, то какой уж тут тогда личный кабинет? Из него-то за подчиненными приглядывать было бы еще труднее.
Хочу также сказать, что приглядом за парой с лишним десятков подчиненных обязанности руководителя отдела отнюдь не исчерпывались. Рабочий стол у меня редко не был завален бумагами, ждущими моей подписи, а день начинался если не с совещания, то с кучи непрочитанных писем в электронном ящике корпоративной почты. Помимо заданий и поручений, которыми нас «награждали» на очередном совещании, через меня проходили запросы из других подразделений, встречные запросы в другие подразделения, а также заявки, справки, служебные записки и тому подобное.
Весь этот поток макулатуры требовалось прочесть, в каждую бумажку — вникнуть, а уже потом ставить согласующую визу. Во всяком случае, лично я поступал именно так. Подмахивать не глядя не осмеливался — вдруг в очередную бумажку закралась какая-нибудь ошибка. И когда бы это обнаружилось, меня перво-наперво ткнули бы в нее носом, как оконфузившегося щенка. А затем служебная лестница могла превратиться для меня в ледяную горку. С которой я бы покатился кубарем, опережая звуки собственного визга и воя.
В общем, после всего сказанного вы, я надеюсь, поймете, что работу свою я именно терпел, а не любил. Терпел, считая, что терпение это себя окупает. Терпи, мол, казак — атаманом будешь. Сиречь руководителем более высокого ранга.
А кабы думал иначе — пошел бы подметать дворы, разгружать грузовики и вагоны, учить детей или болезни лечить. Профессий много, выбирай, что называется на вкус. Только вот я не уверен, что есть хоть одна работа, где терпение было бы лишним.
Но терпение ради выгоды можно было оправдать хотя бы, собственно, выгодой, получаемой при этом. Однако есть вещи, испытывающие терпение не в меньшей или в ненамного меньшей степени — но при более чем сомнительной отдаче. Здесь я назову в первую очередь то, что мы терпим… ну, потому что так-де принято, чтобы быть «как все», считаться нормальным человеком. А не хреном на блюде, с которым иметь дело даже боязно как-то.
Речь идет о так называемых «семье» и «друзьях». В кавычки я взял эти слова не случайно. Потому что под семьей мои сверстники обычно подразумевают ту бабу, что ухитрилась подобраться к тебе достаточно близко, чтобы заманить (или даже затащить) в ЗАГС. А в придачу к ней нередко — общего с ней отпрыска: некое вопящее, пачкающее пеленки, и, главное, способное поглотить любую сумму денег создание. Да, со временем «цветочек жизни» отучается пачкаться, зато денег ему требуется с каждым годом все больше. А уж завопить при желании сможет столь громогласно, что весь дом проснется.
И что самое обидное — что женушке, что дитю глубоко плевать на своего супруга и папу. Плевать, насколько я устал на той же работе. Все, что их интересовало, это деньги, что я приносил в так называемую семью. Причем, сколько бы ни было денег, я заметил, их почему-то все равно не хватало. И на факт сей супруга никогда не упускала случая пожаловаться. Скоро к ней и сыночек должен был присоединиться. А что, третий годик уже пошел, разговаривать научился.
Мало того! Вдобавок, я за свои же деньги вроде как был обязан проявлять к жене и ребенку заботу и внимание. Именно это подразумевала супруга, когда спрашивала меня, если я возвращался домой слишком поздно: «Почему так долго?» и «Ты знаешь, который час?» Не с заботой спрашивала — с едва скрываемой претензией. Допрашивала, можно сказать.
И если не получалось ответить достойно, если, тем паче, я отмахивался от этих вопросов с усталым раздражением, то непременно становился в глазах жены черствым эгоистом, коему на нее, любящую и верную, начхать.
С друзьями не лучше. Как по мне, настоящая дружба закончилась в детстве. Оставшись в тех беззаботных временах, когда можно было играть и гулять сколько душе угодно. И никаких забот о пропитании, никаких «дел», поглощающих все твое время — уроки не в счет… почти не в счет. А главное: не требовалось хитрить, изворачиваться и толкаться локтями; можно было и искренним быть, и бескорыстным. Да-да, только тогда мы себе такое и позволяли.
Но детство проходит, треклятые «дела» наваливаются, обступая со всех сторон. Хочешь, не хочешь, а включаешься в борьбу за существование — эту единственную, теперь доступную тебе игру; игру в которой вполне можно умереть по-настоящему. А если проиграешь… ну вот как я теперь, то переиграть не удастся, сколько ни проси. И ни слезы не помогут, ни лепет вроде «мирись-мирись-мирись и больше не дерись».