В ту же минуту за запертыми воротами боксов, выкрашенными в зеленый цвет, взревели десятки моторов. И все же я отчетливо услышал, как скрежетнула коробка скоростей никем не управляемого автомобиля. Лобастая махина тронулась и покатилась на меня.
Одновременно ряды гаражей сотряс могучий удар. Ворота перед глазами вспучились, с них полетели клочья краски. Запертые машины пытались вырваться на свободу.
Схватившись за торчащую из стены трубу вентиляции, я одним тренированным движением вскинул тело на асфальтированную кровлю гаража, ободрав локоть о неровный бетонный край. Крыша кабины пронеслась на уровне глаз, когда я переводил дух, лежа на животе. Грузовик, не ставший моим убийцей, звучно, с лязгом и звоном стекол, впечатался в стену. Дыхнул жаром. Встал окончательно.
Под изуродованной кабиной по-прежнему мерно рокотал двигатель.
Трудно представить это состояние тому, кто не был в моей шкуре. Когда ты сходишь с ума, это печально, но как-то по-человечески понятно. Можно даже себе посочувствовать и погладить себя по головке. Когда сходит с ума мир, окружающий с детства… Очень тяжело, почти невыносимо.
На улицах я увидел автомобили с людьми, вроде бы мирно едущие по своим делам. Похоже, происшествие со мной было единичным.
…Теперь, по прошествии лет, я думаю, что тот удар предназначался лично для меня. Но я не могу обосновать свое мнение. Нечем. И незачем.
…Мирно? Только три минуты спустя я понял, что все они на полной скорости направляются к окраинам. Никто не двигался в центр. Изредка попадавшиеся пешеходы с каменными лицами спешили куда-то. Я был единственным, кто ничего не чувствовал и никуда не бежал. Я пытался, с особой осторожностью, останавливать людей — они с ужасом отталкивали меня и почти убегали, не говоря ни слова. Мне казалось, что я в невозможном, открытом настежь сумасшедшем доме, откуда бегут благодарные пациенты, а врачи, упившись, где-то спят.
Вот оно! Я бросился наперерез зеленому армейскому грузовику.
Визг покрышек. Рев клаксона и брань.
— Е… твою мать! П…с! — пролаял бритоголовый парнишка в обтрепанном хаки из кузова, направляя на меня автомат. Я увидел его глаза и турманом, птичкой нырнул за крыло кабины. Следом, только следом ударила очередь. Истошно зарычав, грузовик рванулся от меня и свернул в боковую улочку.
В меня стреляли и раньше, хотя никто не любит вспоминать о таком. Но так, на родине…на своих улицах и свои солдаты? Да что у них за хренотень тут творится?!
Помню, мысленно я взвыл от растерянности. Но сейчас же поборол свою слабость. В такие моменты, право, поддаваться панике не стоит. Эта излишняя роскошь не одному стоила жизни.
И я направился к центру, запахивая от ветра куртку, ведомый естественным глупым желанием узнать, что же ужасное там происходит. По дороге я несколько раз видел хватких ребят, с такими же напряженными лицами, останавливавших машины и укатывавших, выкинув предварительно владельцев. Люди оставались людьми. Я держался в стороне, не в силах ни помочь кому — либо, ни помешать.
Один раз мимо проскочил белый автобус «Мерседес», плотно забитый людьми. На крыше громадины расположилось с десяток человек. Один из них хрипло закричал, то ли молился, то ли выругался. Двое на велосипедах — панически жмут на педали. Микроавтобус — рядом с водителем угрюмый бородач выставил в боковое окно стволы охотничьего ружья. Бензовоз с висящими на обрешетке цистерны людьми. Вопли и чей-то дикий хохот.
Бедлам — просто санаторий для паралитиков в сравнении с этим.
На центральных улицах народу стало меньше. Но там, посреди одной из площадей и было…
…И кто меня звал на этот праздник жизни?
На месте украшавшего, на взгляд мэрии, этот град обреченный фонтана из круглой бетонной чаши вздымалась на высоту десятка этажей дымчатая, фиолетовая колонна, ежесекундно менявшая очертания. Вытягиваясь и сокращаясь, гнулась, словно ива под ветром. Безмолвная и страшно — живая. Ее основы, скелета не было видно под лиловой, полупрозрачной шкурой, заполненной жгутами тумана.
Именно шкурой твари. Мир стал сероват и странно четок, как на дагерротипе. Другим, нездешним зрением я мгновенно и против воли увидел колонну как голову Зверя, на длинной гибкой шее растущую из несчастной земли. Голова была безобразна и отвратительно правдоподобна, напоминая голову богомола и стегозавра одновременно. Глаза скрывались в складках плоти. Трудно, почти невозможно описать, как выглядела морда в губчатых наростах. Пасть разверзлась, и блеснули стальные клыки исполинского размера. Но все совершалось беззвучно, только отдаленный и очень знакомый шум звучал назойливо в ушах.