Мы вырвались, и тогда котенок, выходя из ступора, заорал и полез ко мне за пазуху.
Резину на одном переднем колесе все же пришлось менять на запасную — покрышка оплавилась. Возня с домкратом и тяжелыми колесами задержала нас до вечера. Впрочем, никто не побеспокоил перенервничавших скитальцев. До загородных вилл было довольно далеко, их строили подальше от удушливого воздуха города, а с транспортом их хозяева проблем никогда не имели. Самое подходящее место для одинокого перехожего калики. Я слышал от знакомого строителя, что иные жильцы оборудовали дома всем, необходимым для жизни, не полагаясь на ненадежную электро и водопроводную сеть с ее постоянными отключеньями. Попробуем такой найти.
Забираясь в кабину, я глянул в боковое зеркало. Легкая небритость уже перешла в окладистую бородку. Ну и ляд с ней. Лицо обтянулось кожей и постарело. Шея грязная, над бровью ссадина — приложился о ручку двери, запрыгивая. Но больше всего мне не понравились глаза — воспаленные и неприятно сквозящие чем-то, похожие на лужицы ртути. Я моргнул, но металлический блеск не исчез. Как еще меня изменяет происходящее? Кем я проснусь завтра и чему еще научусь? Пить кровь и заедать аурой младенцев? Покорно благодарю. Я провел пальцем по своему отражению. Между ногтем и стеклом проскочила голубая вспышка, и зеркало треснуло надвое прямо в рамке.
Путь через сумрачный город был нелегок, и я не люблю его вспоминать. Шоссе, ведущее за городскую черту. Хмурые невысокие холмы, поросшие одною травой, по обе стороны асфальта. Темнеющее небо и редкие придорожные копны. Теперь уже никому не нужные. Табличка «конец населенного пункта» пролетела мимо под рык мотора. Пара придорожных памятников с облетевшими жестяными венками. Я устроил корпуленцию поудобнее, погладил спящего рядом кота (на мне нет халата, так что резать его полу не придется) и включил магнитофон под приборной доской. Потом фары.
Лучи фар вырывали из полутьмы придорожные столбики, бело-черные и полосатые, как хвост енота. Серая гладкая полоса бежала под бампер и извне несущийся на высоких колесах, темный грузовик с огненными «глазами» представлял, должно быть, внушительное зрелище.
Дальний свет выхватил на середине дороги силуэт идущего человека. Вспоминая этот момент, я не понимал потом одного факта — что нисколько не был удивлен этим. Казалось, все прошедшее ушло в тень, в окружающую тьму и нет ничего удивительного в том, чтобы встретить человека в таком месте. Да еще старого знакомого.
Он обернулся, но не сошел с дороги. Я невольно должен был нажать на тормоз, чтобы не смять высокую фигуру. Память заставила меня приглядеться к нему, еще не веря и узнавая. Я не помню, как толкнул дверцу и выскочил на асфальт. Я узнал его.
Володя…
Владик…
В той же рубашке в красно-черную клетку, которую он любил носить летом. В серых обтрепанных брючках и коричневых кожаных сандалиях. Так он был одет в последний день, когда я его видел.
— День добрый! — он всегда так здоровался. Те же синие глаза и светлые, выгоревшие волосы до плеч. Тот же прищур и улыбка — немного виноватая и мучительно знакомая.
— Я многое обдумал, и понимаю, что был не прав тогда. Мы глупо поступили, так насмерть разругавшись. Конечно, она того не стоила. Я поздно это понял, ослеп словно. Прости. Пожалуйста, прости.
Сколько раз я мечтал услышать от него эти слова! Сколько раз я вспоминал нашу последнюю встречу и все то, что мы в запале прокричали друг другу! Враг врагу. Он приходил ко мне во сне, и я говорил с ним снова и снова. Такое бывает иногда. И вот он стоит передо мной, сам как он есть и протягивает мне руку. Просит прощения. И я снова испытал ту же бесконечную боль, когда вспомнил все. Как будто надвое разрывал свое сердце. Меня шатнуло.
— Ты умер. Сразу после нашей ссоры ты выпил, сел в машину и попал в автокатастрофу, ты слышишь! Ты умер сразу, на месте, и похоронен на кладбище этого проклятого города, что я сейчас покинул. Уходи. Уходи назад.