В первый день лова Кок, встретивший ныряльщиков, был удивлен, почему так мало раковин. Парава отводили глаза и давали очень туманные объяснения. Постепенно тайна раскрылась. «Красные» переправляли свои раковины «черным». Разница в десять рупий решила судьбу Кока. Конкурент был повержен, и Бартер торжествовал. Однако его торжество продолжалось недолго. В 1846 году правительство ввело государственную монополию на чанк и ликвидировало систему откупов. Для парава все осталось по-прежнему. Только теперь никто не давал бесплатно ром и араку. За них надо было платить. Продавцы араки и содержатели таверен поминали добрым словом Кока и Бартера, приучивших ныряльщиков пить, и радовались государственной монополии, отдавшей в их руки заработок парава.
УЛИЦА СВЯТОГО ГЕОРГИЯ
Я сдержала обещание, данное Фернандесу, и в воскресенье отправилась на улицу Святого Георгия. Была пасха. Над городом стоял колокольный звон. Празднично одетые люди толкались у церквей. Извилистыми переулками я дошла до улицы, на которой жили парава-ныряльщики. Она была узкая и длинная. Беленые стены небольших аккуратных домиков, крытых черепицей, казались ослепительными в лучах яркого солнца. Улица Святого Георгия была очень похожа на португальскую деревню. И только хижины, крытые пальмовыми листьями, напоминали о тропиках. Вдоль улицы были растянуты рыболовные сети. Около сетей сидели женщины и чинили их. Потом я узнала, что уход за сетями помимо домашних забот — главная обязанность женщин-парава. Босоногие ребятишки, поднимая пыль, носились из одного конца улицы в другой. Они проводили меня к дому Фернандеса.
Фернандес жил вместе с матерью и младшими братьями и сестрами. Я вошла в низкую дверь, створки которой доходили только до половины дверного проема. В доме кроме маленькой проходной комнаты, выходившей прямо на улицу, была еще одна, большая, где жило все семейство. Во внутреннем дворике, огороженном каменной стеной, помещались кухня и несколько темных каморок-кладовых. Несмотря на явную бедность, было чисто и уютно. Меня усадили на топчан-кровать, и мы начали неторопливый разговор. Не прошло и десяти минут, как в тесный двор набилось много народу. Пришедшие были как на подбор — высокие, статные, с хорошо развитыми торсами. В поведении этих людей, в обращении друг с другом была приветливость, мягкость и доброта. Вслед за взрослыми в дом проскользнули дети. Они посапывали и переминались с ноги на ногу.
Вошел человек, с которым ныряльщики почтительно поздоровались и дали ему место около стены.
— Это саммати, — сказал Фернандес.
Саммати Невис Попалрайя — грузноватый, полный человек. На вид ему лет сорок с небольшим.
Я спросила, что обозначает слово «саммати», и Попалрайя обстоятельно объяснил, что саммати существуют издавна, они владеют каное, иногда двумя или тремя, организуют людей на лов и отвечают за них. Если ныряльщик берет деньги у ростовщика, саммати дает поручительство, что ныряльщик вернет деньги. Первый саммати имел долбленое каное. Предки парава плавали на таких. Они уходили в дальние моря к далеким островам, и на каждом каное был свой саммати. Должность саммати наследственная, она передается от отца к сыну. Теперь, если у ныряльщика есть деньги и он может купить каное, он тоже становится саммати.
— И много долгов у ныряльщиков?
— Да нет, не очень, — отводит в сторону глаза саммати.
— Это неправда, — бросается к нему Фернандес. — Мэм, у нас очень много долгов. Мы всю жизнь в долгах. Посмотрите на наших женщин и детей. Только в сезон ловли жемчуга и чанка они могут есть досыта. А сезон кончается — и мы живем впроголодь. Правда, департамент перед началом лова выдает нам аванс. Ну, а остальное время что нам делать? Мы идем к ростовщику. Три процента годовых — это самый божеский процент, но на деле всегда получается больше.
— Пусть мадонна покарает меня, если он неправ, — слышу я знакомый голос. Это Педро. — Парава всегда в нужде. Мы ныряем в сезон с раннего утра каждый день. А что нам остается? Опять нужда. Видно, достаем со дна океана нужду, а не жемчуг и чанк.
«Рожденная ветром, воздухом, молнией и светом жемчужная раковина, рожденная золотом да защитит нас от нужды», — вспоминаю я слова ведического гимна, которые читал толстый жрец в сокровищнице храма.
— Посмотрите на наших детей. Они худы и слабы. Мы не можем дать им еды вдоволь. А саммати не лучше ростовщиков. Мы всегда им почему-то должны.
— Уймись, Педро, — советует кто-то.