Всего лишь наваждение. Такое уже случалось не раз. Он открыл глаза, вздохнул и побрёл прочь по осенней аллее. За круглыми плафонами фонарей качались ветви клёнов, где-то неподалёку агрессивно завыла сирена полицейской машины. Макар задумчиво глядел себе под ноги, а потому, на выходе из парка, едва не столкнулся с высоким мужчиной лет сорока. Всё выглядело так, словно тот намеренно встал на пути. Макар отступил, чертыхнулся, неосознанно сжав кулаки, а потом узнал мужчину и расслабился.
Это был Вадик. Дети и некоторые жестокосердные взрослые называли его «дурачок», а более толерантные и воспитанные, не зная точного диагноза, стыдливо говорили «умственно отсталый» и часто добавляли «бедолага». В северной части города Вадика каждая собака знала. Обычно он выходил из дома рано утром и принимался обходить дворы, как будто таким образом выполняя одному ему ведомую миссию. Здоровался со всеми, кого встречал, при этом лицо его всегда оставалось бесстрастным – эдакая непроницаемая маска. Если замечал машину такси, сразу же направлялся к ней, просил у водителей визитки, которые он коллекционировал. Впрочем, просить ему редко приходилось, ведь водители, как правило, уже держали визитные карточки наготове, зная, что ему нужно. Все относились к Вадику хорошо. Макар помнил, что его, давным-давно, дети дразнили, но это были единичные случаи, а теперь никто не дразнил, по крайней мере, открыто. Катя как-то призналась, что считает хорошей приметой, если встретит и поздоровается с Вадиком. У Макара тогда это признание вызвало улыбку, однако после он частенько ловил себя на мысли, что и сам поверил в эту примету. Когда видел нескладного долговязого Вадика, идущего по улице своей дёрганной, какой-то птичьей, походкой, то отчего-то радовался, словно тот был добрым духом домов, кварталов и скверов, частичкой позитива в большом злом городе. Макар знал, что родители этого «человека дождя» умерли и о нём заботятся две родные тётки, причём заботятся неплохо, судя по тому, что брюки его всегда отутюжены, лицо чисто выбрито, волосы аккуратно подстрижены.
– Здравствуй, Макар, – сказал Вадик скрипучим, лишённым эмоций голосом, глядя при этом на фонарь. На голове была красная вязаная шапка с помпоном, пальцы теребили «язычок» на молнии серой куртки. – Я знал, что тебя встречу. Специально шёл, чтобы тебя встретить и встретил.
Макар даже немного растерялся. Обычно они с Вадиком просто коротко здоровались и расходились, а в редких случаях тот начинал жаловаться, что там-то и там-то кто-то раскидал мусор, или возле дома такого-то машина неправильно припаркована. "Специально шёл, чтобы тебя встретить и встретил» – это звучало из уст Вадика необычно, как если бы на заезженной пластинке каким-то чудом появилась новая, ни кем не слыханная, песня.
– С тобой всё в порядке, Вадик? – Макар обеспокоенно посмотрел ему в глаза.
– Со мной всё хорошо, – ответил тот, подтвердив свои слова плавным кивком. – Спасибо, что спросил. Мне тепло, у меня ничего не болит, на ужин я съел кусок яблочного пирога и выпил кружку клубничного киселя. Тётя Зина и тётя Валя купили мне новые ботинки и новый шарф. Сегодня я получил четыре визитные карточки от водителей такси и теперь их в коробке четыреста пятьдесят шесть, а если считать ту карточку с оторванным уголком, то четыреста шестьдесят семь. Да, у меня всё хорошо. Ты спросил, я ответил.
Макар дёрнул плечами.
– Ну… рад за тебя.
– А вот с городом не всё хорошо, – Вадик перевёл взгляд на другой фонарь, понизил голос до заговорщицкого шёпота, что для него было совершенно неестественно. – Город заболел, в нём завёлся паразит, люди умирают. Рите нужна помощь, она сказала, что там стало слишком опасно, ей нужен тот, кто бы её защитил.
Макар никогда не воспринимал Вадика как сумасшедшего, но сейчас не мог отделаться от мысли, что у него, кажется, совсем шарики за ролики заехали. Иначе как объяснить этот совершенно не свойственный ему бред? Какой-то паразит, какая-то Рита, которой нужна помощь, потому что «там» стало опасно. С Вадиком явно что-то не так. Возможно, тётушки забыли дать ему лекарства. Макар хоть и стал за последнее время пофигистом, но не до такой степени, чтобы оставить больного человека шляться по вечернему городу.