И именно это она талдычила себе под нос, работая за терминалом в то время, когда последнего бойца, неудачно вышедшего проверить подступы к лаборатории, сейчас сжирали заживо за дверью в соседнюю комнату.
Ученая смогла разработать лекарство. Знаний и навыков хватило, чтобы извлечь информацию из кода вируса. Хватило сил разработать лекарство, правда всего одно. И у него был побочный эффект, который Мрийнхольм тоже знала заранее, но у неё уже не было времени его изучать и нейтрализировать.
Тем более, он незначительный. Всего лишь небольшое повышение уровня гормонов в крови. Это же не опасно, тем более временно.
То, что это лекарство введёт её в сон, ученая не узнала. Не заметила. Она ввела его в себя иньектором, да так и осталась на два дня сидеть перед тем столом, закрыв глаза и сведя все процессы в теле на минимум.
Кто же знал, что эффект с повышением гормонов накапливался, а тот незначительный эффект — сон, пока её не разбудит кто-то извне?
А потом темнота. Элизабет просто не помнит, что тогда происходило. Единственное, что она помнит — голос.
Этот голос она не забудет, наверно никогда. Он принадлежал человеку, которого нельзя назвать хорошим или плохим. Добрым или злым. Гением или идиотом. Нет для него такого определения.
Этот человек постоянно над ней издевался, но в то же время поддерживал. Ещё с момента побега из лаборатории Хроноса. Тогда он ведь мог бы просто бросить её, доложить своему начальнику о завершении задания и уйти в никуда, но он этого не сделал.
Он её не оставил, пусть всю дорогу туда и изрядно бесил и пугал.
Не просто же так судьба свела их потом вновь, но уже на Ракваре. Не просто так он постоянно помыкал ею, третировал, что-то требовал. А в какой-то момент вообще пришёл весь в крови и заявил что бился с почти мифическим по местным меркам существом.
И в то же время, именно он пришёл за ней, напуганной и схваченной какими-то безумцами, уверенными что она знает какой-то там «ключ».
Да чего уж там, он даже погиб из-за неё! Столько смертей… Столько смертей легли на ученую тяжелым грузом. Каждый раз они говорили, что потом подойдут или вернуться чуть позже, нагонят по дороге. Но никто не возвращался и теперь снова. Тот, кто вообще не мог по определению погибнуть — он был просто неубиваемым, как таракан — сказал что догонит её.
И он тоже не догнал. Не вернулся.
И теперь спустя месяц она опять услышала этот голос. Только вот в этот раз он был не такой, какой был обычно.
Этот голос хотелось слушать вечно и одновременно с этим заткнуть его навеки чтоб никто больше его не услышал. Хотелось чтобы он говорил только с ней и убить его обладателя чтобы он больше ни с кем не говорил.
Хотелось чтобы этот момент продолжался вечно и в то же время мгновенно прервать его, устранив говорящего.
Больше Элизабет ничего не помнила. Только этот голос, но она не знала как к этому относиться. Любила ли она его обладателя или ненавидела? Или одновременно и то и то? Но когда он говорил, она чувствовала что он ей точно был не безразличен. Хотелось защитить его от всего мира, изолировать от всего на свете, убрать отсюда чтобы никто никогда кроме её это не видел и не слышал.
И он говорил с кем-то. Не с ней, не с Элизабет а с кем-то другим. Её привело в ярость просто сам факт того, что он говорил с кем-то, кроме неё. С кем угодно, даже сам с собой. Она считала что это целиком и полностью вина его обладателя, что это он виноват в том, что она к нему чувствует. И он должен был понести наказание.
А потом её вырубили.
И вот неизвестно сколько времени спустя, Белая — а ведь именно этот голос дал ей этот позывной — лежала и ничего не видела. Она просто не могла открыть глаза, не хватало сил. Их даже на поддержание сознания было мало, всё осознавалось урывками. Но она четко снова слышала этот голос. Этот теплый, нежный и в то же время суровый голос.
—…Нас мало времени. Они начинают учиться, — произнес он. — есть варианты что делать дальше, нет?
— Нет, ждём пока, — ответил ему чей-то холодный тон. Бессмысленный, не имеющий для Белой никакого значения, она его никогда не слышала до этого и ничего к этому источнику звука не чувствует.
— Думаешь, у нас есть время? — вновь сказал нежный и такой любимый тон.
— Да что ты от меня-то хочешь? Хочешь чтобы я внезапно из воздуха идею достал? Так её нет, Андрей, нету от слова «совсем».