Выбрать главу

Часа в три ночи меня стал будить Ксавий. Алиса спала рядом.

— Чего тебе?

— Я ухожу.

— Ты с ума сошел. Электричек нет.

Я встал. Вышли в коридор.

— Что стряслось? — спросил я снова.

— Она сказала, что ненавидит мерлеев.

— А ты что?

— А я сказал, что с антимерлисткой не могу находиться ни секунды.

— А ты же говорил, один черт, что левые, что правые. Непоследовательность. Иди спать и не мучайся дурью. Все антимерлисты. И ты тоже.

— Что ты намерен завтра делать?

— Ты знаешь Скобина? Литургиев переговорил с ним. Завтра он меня ждет. Ждет в своем родном ВОЭ. В ведомстве по откорму элиты.

— Но ты ведь давно знаком со Скобиным?

— Это было раньше. А то, что было раньше, не в счет. У меня жизнь либо начнется сначала, либо оборвется навсегда.

49

В ВОЭ я попал на следующий день. В коридоре висели в этом месяце портреты на «М» — Маркс, Махно, Мичурин, Муссолини, Масарик, Макаренко, Мао Цзедун, Мобуту и другие. Мне бы не ходить в это ВОЭ. Мне бы не встречаться со Скобиным. Но выхода у меня не было. Я недолго прождал Скобина. Раньше он звался Скабеном. То есть фамилия у него была образована не от русского слова «скоба», а от какого-то французского существительного, которое означает вовсе не скобу, а совсем другое.

Скобин был в темном пиджаке и в шерстяном коричневом свитере, горло у него было перевязано полосатым платком, он тут же сослался на свое легкое недомогание, добавил, что обстоятельства требуют находиться в присутствии, болеть некогда, время горячее. Он также сказал, что работает в ВОЭ исключительно на общественных началах и не знает, когда его работа кончится и он сможет заняться своим любимым делом.

— Клубом? — спросил я неожиданно для самого себя.

— Ну что вы? — воскликнул он тихо. — Клуб — это, знаете, такая неблагодарная штука, что я и вовсе им заниматься не намерен. Мое любимое занятие — философия. А клубами, то есть свободным общением, интересуются мой брат и его сын Феликс…

Конечно же, я имел неосторожность назвать клуб фариситов любимым занятием Скобина. Помню не так уж далекие времена, когда страна жила по социальному курсу, когда время сильно ужесточилось и все клубы, особенно клуб фариситов, подверглись всяческим гонениям и сам Скобин был исполосован, как тогда говорили, нет же, не на плацу, как в древние времена, а на страницах прессы, что, однако, тоже привело к различного рода неприятностям — вот тогда-то я и помог Скобку бежать за пределы столицы. Я, конечно же, рисковал, когда под свою лавку в двухместном купе затолкал Скобина, а затем разместил его в своем одноместном гостиничном номере, предоставив ему полкровати, пол-одеяла и подушку целиком, мы спали валетом, до сих пор не выветрился из моих ноздрей отвратительный запах его сырых синеватых пальцев с рыжими волосами, ногти он вообще не подстригал, они загнулись и не производили впечатления острых, однако, когда он касался меня, я вскакивал, мне казалось, что ко мне подкрадывался динозавр. Я тогда сказал ему:

— Надо бы подрезать ногти.

Он улыбнулся и спросил:

— А зачем?

— Ну хотя бы, чтобы других не царапать.

Он снова улыбнулся, точно соглашаясь со мной, и добавил:

— Хорошо, я буду спать в носках.

А это оказалось вообще невыносимым, потому что от носков шел удушающий запах, а мне было стыдно ему сказать: "Постирал бы ты носки, что ли".

Помню, у меня был с ним и откровенный разговор. Я имел неґосторожность в лоб ему высказать свое недоумение относительно названия клуба. Он ответил:

— Поймите меня правильно, обыватель привык к догмам. Героизм — это хорошо, а негероизм — это плохо. Мораль — это замечательно, а аморальность — это скверно. В то же время, заметьте, в жизни, так сказать в истории культуры, ценятся те люди, которые опрокидывали моральные догматы, выступали против морали, то есть поступали аморально. Я понимаю, почему вам не нравится сам термин «фариситы», дескать, отдает фарисейством, фарисеями. А кто задумывался над тем, кто такие фарисеи? Никто. К фарисеям еще почему-то приплюсовывают книжников! Позвольте, книжник — это тоже плохо? Книголюб — хорошо, а книжник плохо? На каком основании? Я себя считал и буду считать любителем книги. Книжник и философ в моем сознании синонимы. Что касается фарисеев, то это особая статья. Их учение крайне интересно, оно достаточно забыто, а сегодня представляет для нас огромный интерес. И для вас оно было бы весьма и весьма поучительным.

— Почему?

— А потому, что фарисеи всегда выражали интересы не богатых, не бедных, а средних слоев населения. Они были свободолюбивы и отделились от всех. Слово «фарисей» означает в переводе с греческого — отделившийся. В известном роде мы с вами фарисеи, потому что мы отделились и от старого социального курса, и от нынешнего вневременного направления.

50

Он встал и подошел к умывальнику. У него были длинные-преґдлинные волосы. Он на ночь сооружал что-то вроде прически. Поверх уложенных волос он надевал сеточку, а поверх сетки белый платок. В этом странном облачении, худющий, с длинным носом, с клочковатыми усами, на тонких синеватых ногах, он производил впечатление настоящего фарисея… Что толкнуло тогда взять его с собой, я еле уцелел от той акции, благо удалось его переправить к каким-то его друзьям, но он меня благодарил потом, хотя я чувствовал, что в своей душе он все же считает меня круглым идиотом: с какой же стати нормальный человек этак запросто, без всякой на то выгоды станет рисковать, припрятывая у себя представителя гонимой секты, у которой, как говорили тогда, весьма и весьма сомнительные связи и занятия. С тех пор немало воды утекло, мы двадцать раз разминулись с ним, сталкивались и снова расходились, и про тот случай своего общения в гостиничных номерах я и позабыл, а вот встретившись с ним в ВОЭ, я вспомнил все и сказал:

— Ну теперь-то все поменялось в нашей жизни. Вы теперь вон где!

— Да Бог с вами, — замахал он длинными худыми своими дланями. — Ничего не изменилось. Никогда в этом мире ничего не меняется. Это я вам как на духу говорю.

"Как всегда, фарисействует", — подумал я и решил действовать напролом:

— Меня внесли в черные списки…

Он улыбнулся:

— А вы знаете, других списков нету. И вы, и я, и все наши друзья расписаны по этим самым черным спискам.

— Да, но на меня уже подготовлен проект приказа. Должно состояться увольнение, а затем, как вам известно, следует эксдермация…

— Слово-то какое гнусное. Надо же такое придумать. Было, кажется, что-то подобное. Да-да, эксгумация была, выкапывание мертвецов, а тут эксдермация. Дерьмовое словечко, надо сказать! Вы хотели бы от нас получить какую-нибудь бумаженцию? Я с удовольствием готов вам помочь, хотя я здесь ничего не решаю. Но я могу поговорить в Отделе или еще с кем-нибудь. А что послужило поводом для этого решения?

— Мое выступление против элитарности…

— Вам что, она мешала?

— Право, я даже толком не знаю. Убеждения так сложились мои. Демократия — это хорошо, аристократия — это плохо. Народ — это справедливость, правители — это насилие…

— Опять догмы, догмы, догмы! Ну неужто эти догмы стоят того, чтобы расстаться с собственной шкурой?! Простите меня, если правители еще хоть как-то ценят вас, а уж народ, он просто готов вас разорвать на части. Ну с какой стати народ должен вас содержать, пахать за вас землю, добывать руду, плавить сталь, строить дома, корабли, автомобили, чтобы вы безнаказанно могли читать книжки, мудрствовать над ними и писать свою демократическую белиберду! Вы и до сих пор-то жили безбедно, потому что нужны были этой самой элите, которой вы сегодня достаточно надоели, потому что вместо благодарности вы стали рубить ей, этой самой элите, корни!

— Что же делать?

— Я понимаю, вас интересует только один вопрос, как избежать увольнения и последующих обстоятельств. Так?

— Ну примерно.

— Теперь скажите, любой ли ценой вы готовы достичь цели?