В моих снах и воспоминаниях также произошли значительные изменения. Тому, кто хоть раз пытался заснуть, когда его мозг был переутомлён, или же находясь в горячке, знакомо это ужасное чувство, когда все мысли уподобляются рыбам, беспорядочно снующими с огромной скоростью, и, кроме того, они кажутся чужими. Мозг, который должен бы быть "милым и уединенным местечком", превращается в ярмарочную площадь, полную чужаков. И до этого момента я даже представить себе не мог, насколько всё-таки разум заполнен Паразитами — потому что теперь здесь царило полнейшее спокойствие и безмолвие. Мои воспоминания стояли в правильном порядке, словно войска на королевском параде, и достаточно было лишь одного приказа, чтобы любое из них выступило вперёд. Только теперь я убедился в истинности того, что в нашей памяти тщательно запечатляется абсолютно всё, что с нами происходит. Воспоминания моего раннего детства было также легко вызвать, как и воспоминания о вчерашнем дне. И даже более того: в непрерывной последовательности с воспоминаниями моей нынешней жизни стояли и воспоминания моих предыдущих жизней! Мой разум был совершенно спокойным морем, подобно зеркалу отражающим небо, и воды его были столь чисты, что дно было видно также чётко, как и поверхность. Я понял, что Якоб Бёме имел в виду, когда говорил о "субботе духа". Впервые в своей жизни я стоял лицом к реальности. Больше не было ни лихорадочного бреда, ни кошмаров, ни иллюзий. И меня просто поражала та неимоверная сила человека, который всё-таки сумел выжить, несмотря на ужаснейшую пелену безумия, закрывавшую от него реальность. Человек, должно быть, самое выносливое создание во вселенной.
Затем я продолжил спуск по своему разуму — словно идёшь по замку из зала в зал. И впервые я понял, чем являюсь. Я понял, что всё это и есть я — не "мой разум", так как местоимение "мой" относится только к крошечной части моего существа. Нет, всё это — я.
Я опускался через "детские" уровни с их светлой энергией, служащей для установки морального равновесия человека, нечто вроде "полиции нравов". Когда уже взрослый человек начинает верить, что мир — это зло, и вынужден вступать в схватку с этим злом, эта энергия поднимается к поверхности — как белые кровяные тельца к заражённому участку тела. Всё это открылось мне только сейчас.
Ниже этих уровней распростёрся огромный океан неподвижной жизни — он больше не был океаном тьмы и "ничего". Погрузившись в него, я увидел, что здесь есть свет и тепло. На этот раз не было никаких препятствий, и никакая слепая злобная сила не выталкивала меня назад.
А затем я начал нечто понимать — и это почти невозможно выразить. Просто ниже идти было некуда. Эти глубины содержали чистую жизнь, и одновременно, в некотором смысле, они содержали и смерть — смерть тела и сознания. То, что мы называем "жизнью", есть соединение чистых жизненных сил с телом, взаимосвязь жизни как таковой и неживого. Я сказал именно "неживое", потому как слово "материя" здесь было бы ошибочным: любая материя жива, пока она существует. Ключевое слово здесь и есть "существование" — но ни один человек не в силах понять его смысл, потому что он в нём. Однако, "существовать" — это отнюдь не пассивная категория, существовать — значит вырываться из небытия, "не-существования". Существование само по себе — это вопль самоутверждения, существовать — значит отрицать небытие.
Как видите, вся проблема заключается в языке. Я вынужден довольствоваться одним-двумя словами, в то время как мне требуется около пятидесяти. Однако мои объяснения не совсем схожи с описанием цветов слепому — потому что нет человека совершенно "слепого", свобода является всем нам хотя бы в кратких вспышках. Но у свободы столько же много оттенков, сколько и в спектре.
В общем, пытаясь спуститься ещё ниже, к "источнику" моей жизни, я покидал пределы Царства существования, так как этот источник не существует, или, другими словами, он не выходит из небытия, не-существования.
Всё это и было свободой. Прекрасное, невыразимое опьянение свободой. Мой разум принадлежал лишь мне, и я был первым человеком, познавшим, что такое сверхчеловек. И всё-таки мне надо было покидать эти захватывающие просторы, чтобы сосредоточиться на проблеме, приведшей всех нас в открытый космос: Земля и Паразиты разума. Я неохотно вернулся назад на поверхность. На Райха я посмотрел как на незнакомого мне человека, и увидел, что он на меня смотрит также. Мы улыбнулись друг другу, как два актёра, только что закончивших репетировать сцену, где они играли врагов. Я спросил:
— Как дела?
— Далеко ли ты проник?
— Не очень. Дальше спускаться просто некуда.
— Какие же силы мы можем привлечь?
— Точно пока не знаю. Я хотел бы посоветоваться с остальными.
Мы вернулись в соседний зал. Пятнадцать человек уже лишились Паразитов и помогали другим: некоторые из новичков испытывали такую агонию, что вполне могли причинить себе вред, как женщина, слишком корчащаяся во время родов. Нам стоило значительных усилий успокоить их, поскольку сила была бы бесполезна — она лишь усилила бы их ужас. Один всё не переставал кричать: "Поверните корабль, поверните корабль! Это убивает меня!" Создание внутри него явно пыталось заставить его добиться от нас, чтобы мы вернулись на Землю. Его освобождение настало лишь через двадцать минут, после чего он был так изнеможён, что сразу же заснул.
К восьми часам вечера всё было кончено. Большинство новичков были столь потрясены, что едва ли могли говорить. Все они страдали от эффекта "двойного потрясения", проявившегося в крайней форме: они знали, что теперь они не являются прежними людьми, за которых всегда себя считали, но они ещё не поняли, что эти странные глубины, кажущиеся чуждыми, и есть они сами. Объяснять всё это им не было смысла: любые объяснения лишь ограничили бы их сознательной частью личности; они должны выяснить всё сами.
После всех этих событий лишь десять из нас сохранили совершенно ясные головы. И теперь мы поняли, что проблема топлива перед нами уже не стоит: наши объединённые силы ПК могли перенести ракету хоть до Плутона со скоростью в тысячу раз больше прежней. Но нужды в этом не было. Мы должны были вернуться на Землю и решить, как бороться с Паразитами. Было бы совсем несложно уничтожить Гвамбе и Хазарда, но это было бы только временным решением проблемы. Если бы Паразиты захотели, они могли бы создать новых гвамбе и хазардов, а мы бы не смогли уничтожить всех их последователей или "перепрограммировать" их разум. Нам приходилось играть по правилам Паразитов — это было подобно игре в шахматы, только с людьми вместо пешек.
Мы обсуждали свои возможные действия до глубокой ночи, но так и не придумали ничего определённого. И у меня было чувство, что мы идём в совершенно неправильном направлении. Мы думали, как бы перехитрить Паразитов, но должен был быть и другой выход...
В три часа утра меня разбудил Райх, или, вернее, его разум разбудил меня, так как сам Райх был в соседней комнате. Мы лежали в полной тьме, переговариваясь телепатически. Он совсем не спал, а всё продолжал медленно и методично обдумывать проблему. Райх сказал:
— Я попытался обобщить всё, что мы знаем об этих созданиях, потому что одна вещь по-прежнему не даёт мне покоя. Почему они так не хотят покидать Землю? Если они находятся в разуме, то им должно быть совершенно безразлично, где находиться.
— Потому, — предположил я, — что они населяют уровень разума, общий для всего человечества — коллективное бессознательное Юнга.
— Но это не ответ. Для мысли расстояние не имеет значения. Я могу связаться телепатически с кем-нибудь на Земле также легко, как и с тобой. Мы с тобой всё ещё являемся частью коллективного бессознательного, и, в таком случае, Паразиты должны были бы чувствовать себя здесь также уютно, как и на Земле.
— И что же ты думаешь?
— Всё-таки я думаю, что каким-то образом они связаны с Луной.