- Может быть, вы снимете пальто? В ресторане тепло, - сказала женщина.
- Нет, благодарю вас, - улыбнулась Мария. - Я спешу.
Она вышла из туалета и через несколько секунд оказалась на улице; слава Богу, ее никто не видел. Она боялась, как бы один из швейцаров не сказал ей:
- Что вы здесь делаете? Это не вокзальная уборная.
Мария свернула в боковую улицу и вошла в кондитерскую; там она съела пять сдобных булочек, довольно черствых, и выпила чашку чая, при этом думая о том, каким ленчем угостил бы ее Папин друг, если бы он, действительно, ждал ее в "Адельфи". Или сам Папа в "Савое". Вокруг суетятся улыбающиеся официанты, подходят разные люди, заговаривают с ними, а Папа объясняет: "Это моя дочь. Она недавно поступила на сцену".
Но Папа в Австралии с Селией, а Мария в Ливерпуле, в захудалой кондитерской; она в одиночестве ест черствую булочку, и все потому, что Папа так решил. И никого нет с ней рядом, потому что она дочь Делейни. Я ненавижу их, - думала Мария. - О, Господи, как я их ненавижу...
В ней кипела ненависть на весь мир, оттого, что он вдруг показался ей таким не похожим на тот мир, к которому она стремилась, где все друзья, все счастливы, все протягивают ей руки... Мария... Она специально вернулась в театр с опозданием, надеясь, что режиссер придерется к ней и отчитает, но он тоже опоздал; все опоздали, и поэтому репетицию начали сразу с той сцены, в которой она не участвовала. Она спустилась в партер и села в заднем ряду.
В четыре часа режиссер, наконец, посмотрел в ее сторону. Он увидел, что она еще здесь и сказал:
- Мария, вам не к чему ждать. Вы мне больше не понадобитесь. Идите отдохните перед спектаклем.
Кто-то хихикнул? Кто-то посмеивается над ней в углу сцены?
- Благодарю вас, - сказала она. - Тогда я пойду. Мне надо сделать кое-какие покупки.
Она снова вышла на улицу, и все они остались у нее за спиной в театре. Тогда-то она и села в автобус, идущий к парому. Туда-обратно, туда-обратно ездила она на пароме. Во всяком случае, теперь уже не имело значения, как она выглядит, кто на нее смотрит. Дул сильный ветер, было холодно, она постояла на одной стороне палубы, затем перешла на другую, но и там ветер был не меньше, и она плакала. Туда-обратно, туда-обратно между Ливерпулем и Беркинхемом, и, ни на секунду не умолкая, звучит в ее ушах отчетливый женский голос "Ее приняли только из-за ее имени".
Смеркалось, на набережной зажигались огни. Было туманно и пасмурно.
Если бы я всю жизнь так и ездила на пароме, думала Мария, в театре меня бы даже не хватились. На мою роль пригласили бы кого-нибудь, все равно кого: неважно.
Она спустилась по трапу на причал, села в другой автобус и, уже идя по улице к своему жилищу, поняла, как устала и проголодалась. В душе ее загоралась страстная надежда: а что если ее ждет горячее мясо и яркий огонь в камине? Когда она входила в дом, ей навстречу по лестнице спускалась хозяйка с лампой в руке.
- Дорогая, к вам пришел один джентльмен, - сказала она. - Он в гостиной. Говорит, что хочет остаться. Вы не предупредили меня, что вас будет двое.
Мария во все глаза смотрела на нее. Она не поняла.
- Джентльмен? Я никого здесь не знаю. Как его зовут?
Она открыла дверь гостиной: там стоял Найэл в не по размеру большом плаще, бледный, с прямыми, нечесаными волосами, спадающими на лицо.
- Привет, - смущенно улыбаясь и как-то нерешительно сказал он. - Я убежал. Просто сел в поезд и убежал.
- Найэл... - сказала она. - Ах, Найэл... - Она подбежала к нему и обняла. Так они и стояли, смеясь, сжимая друг друга в объятиях. Остальное утратило всякий смысл. Все было забыто: и дурацкий паром, и долгий утомительный день, и женский голос в театре.
- Ты приехал посмотреть, как я играю, ведь так? - спросила она. Убежал из школы и проделал весь этот путь, чтобы посмотреть, как я играю. Ах, Найэл, как это замечательно... Ах, Найэл, я так счастлива.
Она повернулась к хозяйке.
- Это мой сводный брат, - сказала она. - Он может занять комнату рядом с моей. Он очень тихий. Он не причинит хлопот. Я знаю, он голоден, очень, очень голоден. Ах, Найэл!
Она снова смеялась, подталкивая его за плечи к огню.
- Все в порядке? - спросил Найэл. - Мне можно остаться?
Как странно, подумала Мария, у него ломается голос. Он уже не такой нежный. Скрипучий и забавный, и носок с дырой на пятке.
- Все в порядке, - сказала хозяйка. - Если у вас есть чем заплатить за комнату, можете оставаться.
Найэл повернулся к Марии.
- Самое ужасное, - сказал он, - что у меня нет денег. Все ушло на проезд.
- Я заплачу, - сказала Мария. - Не беспокойся. Я заплачу.
На лице хозяйки отразилось сомнение.
- Убежал из школы? - сказала она. - Это против закона, разве не так? Чего доброго, заявится полиция.
- Они не найдут меня, - поспешно сказал Найэл. - Я выбросил свою фуражку. Посмотрите, вместо нее я купил эту жуткую штуку.
Из кармана плаща он вытащил твидовую кепку и надел ее на голову. Она была ему чересчур велика и сползала на уши. Мария громко рассмеялась.
- Ах, вот здорово, - сказала она. - Ты в ней такой смешной.
Он стоял и широко улыбался - маленькое бледное лицо под кепкой невероятных размеров. Губы хозяйки слегка подергивались.
- Ну, хорошо, - сказала она. - Полагаю, вы можете остаться. Бекон с яйцами на двоих. А в духовке у меня стоит рисовый пудинг.
И она вышла, оставив их вдвоем. Они снова рассмеялись. От смеха они едва держались на ногах.
- Почему ты смеешься? - спросил Найэл.
- Не знаю, - ответила Мария. - Не знаю.
Он пристально смотрел на нее. От смеха на глазах у нее выступили слезы.
- Расскажи мне про школу, - сказала она. - Новая еще хуже прежней? И мальчишки еще противнее?
- Не хуже, - сказал он. - Они все одинаковые.
- В чем же тогда дело? - спросила она. - Что случилось. Обязательно расскажи.
- Рассказывать нечего, - сказал он. - Совсем нечего.
Интересно, думал Найэл, когда же придет хозяйка с яйцами и беконом. Он очень проголодался. Он уже давно ничего не ел. Напрасно Мария расспрашивает его. К тому же, теперь, когда его путешествие закончилось, он почувствовал, как устал. А часы на камине гостиной напоминали ему метроном на рояле в музыкальном классе школы.
Он вновь сидел за роялем, а метроном отбивал такт. Мистер Вильсон поднял очки на лоб и пожал плечами.