В дверь постучали, и в комнату ворвалась горничная Эдит с завтраком на подносе.
- Прекрасная погода, - сказала она, водружая поднос на кровать. - Когда я открыла заднюю дверь, снега было мне по колено. Придется его разгрести, чтобы могли пройти торговцы, но я этим заниматься не буду.
Мария не ответила. Глаза ее были по-прежнему закрыты. Она терпеть не могла Эдит.
- В такую погоду немногие выберутся в театр, - сказала Эдит. - Зал будет на три четверти пуст. В газете есть маленькая заметка о вас и фотография. Ничуть не похожая.
И она вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Мерзкая девчонка. Откуда ей знать, будет театр полон или пуст? Всем известно, что билеты достались лишь тем, кто заказал за много недель до спектакля. Вряд ли погода испугает счастливчиков. Где эта заметка о ней? Она раскрыла газету и просмотрела ее от корки до корки.
И только-то?.. Три короткие строчки в самом низу, где их никто и не увидит. "Мария Делейни, которая выступает сегодня в новой пьесе на сцене "Хеймаркета", - старшая дочь..." и далее масса всего о Папе. Могли бы и фотографию поместить его, а не ее. Эдит была права. Ничуть не похожа. Почему эти болваны не могли выбрать одну из новых, которые она сделала специально для этого случая? Так нет же. Взяли это дурацкое фото, где она нелепо улыбается через плечо.
"Мисс Мария Делейни, которая выступает сегодня в новой пьесе на сцене "Хеймаркета"..." Сегодня. Она повернулась к подносу и с отвращением посмотрела на грейпфрут. Мало сахара и на вазочке с джемом сладкие пятна. Все потому, что нет Труды. Труда в больнице с язвой на ноге, и именно тогда, когда она так нужна.
На подносе лежали только два конверта. Один со счетом за какие-то туфли, который, как ей казалось, она уже оплатила. Нет, не казалось - она была уверена в этом. Эти скоты снова прислали его. Во втором конверте письмо от тоскливой девицы, с которой они вместе были в турне прошлым летом. "Когда настанет великий день, я буду думать о вас. Некоторым везет буквально во всем. Каков он? Такой же интересный, как на фотографии, и правда ли, что ему около пятидесяти? В "Кто есть кто" его возраст не указан..."
Мало кто знал ее адрес в Сент Джонз Вуд. Папа и Селия здесь совсем недавно. Большинство посылали ей письма и телеграммы прямо в "Хеймаркет". Цветы тоже. Если подумать, то все это дело страшно похоже на послеоперационные дни. Телеграммы, цветы. И долгие часы ожидания. Она взяла в рот кусочек грейпфрута, но он оказался очень горьким и с сердцевиной. Она выплюнула его.
За дверью послышалось шарканье комнатных туфель и тут же раздался знакомый стук тремя пальцами.
- Войдите, - сказала Мария.
Это был Папа. В старом голубом халате и комнатных туфлях, которые Труда чинила уже не один раз. Папа никогда не покупал новой одежды и оставался верен знакомым вещам до тех пор, пока они окончательно не изнашивались. У него был один старый джемпер, который он стягивал кусками веревки.
- Ну, дорогая моя, - сказал Папа.
Он подошел, сел на кровать рядом с Марией, взял ее руку и поднес ее к губам. Со времени турне по Южной Африке он пополнел и отяжелел, и волосы его стали совсем седыми. Но нисколько не поредели. Они стояли у него над головой как никогда прежде, делая его похожим на льва. Стареющего льва.
Сидя на кровати, он одной рукой держал руку Марии, другой взял с подноса кусочек сахара и стал его сосать.
- Как ты себя чувствуешь, моя дорогая? - спросил он.
- Отвратительно, - ответила Мария.
- Знаю, - сказал он.
Он улыбнулся и принялся за второй кусок сахара.
- Либо оно есть, либо нет, - сказал он. - Либо оно в твоей сумасбродной головке и ты инстинктивно делаешь то, что нужно, либо, как шестьдесят процентов их братии лопочешь бессмыслицу, ходишь вокруг да около и никогда не поднимаешься выше среднего уровня.
- Откуда мне знать? - сказала Мария. - Люди никогда не говорят правды. Во всяком случае всей правды. Сегодня вечером я могу удачно выступить, получу хорошие отзывы и все будут милы и доброжелательны. Но я все равно не буду знать наверняка.
- Еще как будешь, - сказал Папа, - здесь. - И он постучал по своей груди. - Внутри.
- Я понимаю, что волноваться нельзя, - сказала Мария. - По-моему, это недостаток веры в себя. Надо идти вперед и ни на что не обращать внимания.
- Некоторые так и делают, - сказал он. - Но это неудачники. Они получают награды в школе, но потом о них никто не слышит. Так держать Болей. Пусть тебя рвет в унитаз. Ничего не стоит то, что дается без борьбы, если задолго до победы ты не чувствовала боли в животе. Он поднялся и побрел к окну. Комнатные туфли вновь зашлепали по полу.
- Когда я первый раз пел в Дублине, - сказал он, - собралось чертовски много народа. Публика была самая разношерстная. С билетами произошла какая-то путаница. Многие зрители сидели не на своих местах. Я так дьявольски волновался перед выступлением, что раскрыв рот, вывихнул челюсть и минут пять не мог его закрыть.
Он рассмеялся. Подошел к умывальнику и повертел в пальцах тюбик с зубной пастой Марии.
- Тогда я рассердился, - сказал он. - Рассердился на самого себя. Чего я боюсь, черт возьми, сказал я себе. В зале всего-навсего толпа каких-то ирландцев, и если я не понравлюсь им, то и они не понравятся мне, а ведь одно другого стоит. Я вышел на сцену и начал петь.
- Ты хорошо пел? - спросила Мария.
Он положил тюбик на место. Посмотрел на Марию и улыбнулся.
- Если бы я пел плохо, мы бы не были сейчас здесь, - сказал он, - и сегодня вечером ты не смогла бы выйти на сцену "Хеймаркета". А теперь, вставай, прими ванну, и не забывай, что ты Делейни. Покажи им всем, чего ты стоишь.
Он открыл дверь и, шлепая туфлями, направился в свою комнату, по пути крикнув Андре, чтобы тот принес ему завтрак.
Сегодня вечером он поцелует меня и пришлет в уборную цветы, подумала Мария. Но ни то, ни другое не будет иметь значения. Имеет значение лишь одно. То, что он сейчас сказал.
Она встала с кровати, прошла в ванную, включила горячую воду и вылила в нее всю эссенцию, которую Селия подарила ей на Рождество.
- Все равно, что помазание трупа перед похоронами, - сказала про себя Мария.
Снег шел все утро. Он засыпал палисадник перед домом, и тот стоял безжизненный, унылый. Кругом царили тишина и покой, странный, глухой покой, который всегда приходит со снегопадом. С Финчли-Роуд не долетал шум транспорта.