- Когда мы отыграем эту пьесу, - говорил он, - то поставим то-то и то-то. Вы сыграете роль девушки, вы просто созданы для нее.
- Я? А я не слишком молода для этой роли? Я имею в виду последний акт, когда она возвращается постаревшей...
- Нет, - сказал он. - Вы можете это сыграть. Вы сможете сыграть что угодно, если я покажу вам, как это делать.
Он говорит, что я могу сыграть все, подумала Мария, он говорит, что я могу сыграть все, а ведь мне только двадцать один год.
Машина набрала скорость и, обгоняя другие машины, помчалась по гладкой прямой дороге за город; нежный, теплый апрельский ветер доносил аромат ракитника, но Мария обращала на него так же мало внимания, как на летящую из-под колес пыль.
Под теплым солнцем бутерброды с яйцом и холодный цыпленок казались особенно вкусными, а виноград отливал нежным золотисто-восковым цветом. Даже джин с вермутом, который пили прямо из горлышка серебряной фляжки имел более приятный вкус, чем когда его пьешь из старинного бокала; кроме того, он булькал в горле, вы задыхались и вам приходилось одалживать носовой платок. И это тоже было весело. На воздухе все веселее. Пойдет дождь, ну и пусть - в машине есть пледы и зонты.
Дик сказал: коль льет снаружи,
Будем прыгать мы по лужам...
Эти строчки пришли ей на память, когда она лежала в поросшей травой ложбинке и вдруг пошел дождь. Она затряслась от беззвучного смеха - ведь это так смешно.
- Над чем вы смеетесь? В чем дело? - спросил он.
Что на этоответить? Мужчины так обидчивы и ранимы. Они не понимают, что смех неудержимым потоком нападает на вас часто, слишком часто; что вы вдруг ни с того ни с сего подумали о чем-то совершенно нелепом. Например, о том, что у него длинные уши, как у фарфорового кролика, который стоит у вас на камине, а разве можно быть серьезной, когда вспомнишь такое? Или, что в голове у вас вдруг мелькнуло: "Проклятье, не забыть бы о визите к дантисту в пятницу утром". Или в ту самую минуту, когда он крайне сосредоточен, а вы лениво переводите взгляд с предмета на предмет и замечаете прямо над своей головой усыпанную почками ветку, вам приходит на ум, что неплохо бы взять ее домой, поставить в воду и наблюдать, как почки превращаются в листья. Впрочем, не всегда. Иногда вы не думаете ни о земном, ни о небесном, а лишь о том, что важен только данный миг, что землетрясение может разверзнуть землю и поглотить вас, а вы этого даже не заметите.
Что есть более покойного и сладостно-дремотного, чем закат солнечного весеннего дня. Возвращение в Лондон. Проходящие мимо машины. Ни мыслей, ни чувств, полное молчание. Вы сидите в нескольких пледах - чем не кочан капусты. Затем зевок, рывок в реальность, и нарастающий шум уличного движения окончательно возвращает вас в окружающий мир.
Время зажигать огни; витрины в магазинах предместий ярко освещены, люди, толкая друг друга, идут по тротуарам. Женщины с продуктовыми корзинами, женщины с ручными тележками, огромные грохочущие автобусы, скрежещущие трамваи и человек на одной ноге, протягивающий поднос с фиалками "Свежие фиалки. Прекрасный букет свежих фиалок". Но фиалки покрыты пылью они целый день пролежали на подносе. На вершине Хемпстед Хит* народ еще не разошелся с пруда. Мальчики с палками, девочки без пальто зовут лающих собак. Маленькая парусная лодка, брошенная хозяином, покачивается на середине пруда.
На склоне холма усталые, раздраженные люди бредут к станции метро, а внизу подобно огромному заднику на пустой сцене лежит Лондон.
Машина остановилась в раз и навсегда установленном месте на Финчли Роуд.
- До скорого, - сказал он, касаясь пальцами ее лица.
Машина набрала скорость и умчалась, а Мария услышала, как часы на углу пробили половину седьмого. Она успела вовремя и не опоздает к обеду.
Как хорошо, подумала Мария, что после занятий любовью не остается следов. Лицо не зеленеет, волосы не обвисают. А ведь Бог вполне мог сделать чтобы так и было. И тогда конец. Никакой надежды. Папа узнал бы. Что ж, во всяком случае, здесь Бог на ее стороне.
Папа уже вернулся. Ворота гаража были закрыты. Если бы его не было дома, ворота закрыли бы. Войдя в холл, Мария увидела Эдит, которая несла в столовую поднос с бокалами и столовым серебром. В запасе еще пять минут. Быстро в ванную, быстро привести лицо в порядок. Потом неизбежный удар гонга.
- Ну, моя дорогая? Как прошел день?
Селия была союзником. Она всегда приходила ей на выручки, принимаясь рассказывать про то, чем они сами занимались - она и Папа.
- Ах, Мария, ты бы так смеялась. Мы видели презабавного маленького старичка... Папа, расскажи Марии про маленького старичка.
И Папа, радуясь возможности поговорить и погрузиться в прошедший день, забыл про Марию. Наспех съеденный обед, который мог бы быть весьма напряженным, прошел быстро и благополучно, без прямых вопросов, без прямых ответов.
- Господи! Половина восьмого, я лечу.
Поцелуй в лоб Папе, улыбка и кивок Селии, крик Эдит, узнать, не пришло ли такси. Только Труда, бросив взгляд на туфли Марии, нарушила безмятежность дня.
- Была за городом, ведь так? У тебя грязь на каблуках. Как не стыдно так измять пальто.
- Грязь - пустяки, пальто отгладится. И будь любезна, скажи этой глупой девчонке, чтобы она поставила у моей кровати термос, но горячий, а не чуть теплый. Доброй ночи, Труда.