- Я понимаю, что ты имеешь в виду, - сказала Мария с некоторым сомнением, - но не слишком ли это аллегорично? Каждый из нас должен дать людям что-нибудь заменяющее чаши с водой. Чаши - это всего-навсего обыкновенная вежливость. И если это все, что нам следует сделать во имя спасения, то к чему беспокоится?
- Подумайте о недобрых делах, про которые мы забыли, - сказал Найэл. Ведь именно за них нам предъявят счет. Иногда я просыпаюсь рано утром и холодею при мысли о том, что я, наверное, сделал, но не могу вспомнить.
- Наверное, тебя научил этому Папа, - сказала Селия. - У Папы была жуткая теория, которая сводилась к тому, что когда мы умираем, то идем в театр, садимся и смотрим, как перед нами вновь разворачивается вся наша жизнь. И ничего не пропущено. Ни одна отвратительная подробность. Мы должны увидеть все.
- Правда? - спросила Мария. - Как похоже на Папу.
- Наверное, это очень забавно, - сказал Найэл. - Некоторые эпизоды моей жизни я бы непрочь увидеть снова.
- Некоторые, - сказала Мария. - Но не все... Как ужасно, когда близится сцена, в которой показывается нечто постыдное и некто знает, что через несколько минут увидит абсолютно - ну, да ладно.
- Все зависит от того, с кем был этот некто, - сказал Найэл. - В театр надо идти одному? Папа не сказал?
- Нет, не сказал, - ответила Селия. - Я думаю, одному. Хотя, возможно, в сопровождении нескольких святых и ангелов. Если там есть ангелы.
- Какая невыносимая скука для ангелов, - сказала Мария. - Хуже, чем быть театральным критиком. Просидеть чью-то бесконечно длинную жизнь с начала до конца.
- Я в этом не уверен, - сказал Найэл. - Не исключено, что подобное зрелище доставляет им удовольствие. Чего доброго, они даже предупреждают друг друга, когда ожидается что-нибудь особенное. "Послушай, старина, сегодня вечером мы увидим нечто потрясающее. В восемь пятнадцать Мария Делейни.
- Какой вздор, - сказала Мария. - Будто святые и ангелы похожи на стариков из провинциального клуба. Они выше того, о чем вы говорите.
- Значит не стоит и возражать. Они не более, чем ряд кукол.
Дверь отворилась, и мы, все трое, приняли застенчивый вид, как делали в детстве, когда в комнату входили взрослые.
Это была Полин. Она просунула голову в полуоткрытую дверь - одна из ее привычек, которая приводила Найэла в ярость. В комнату она никогда не входила.
- Детки просто прелесть, - сказала она. - Сейчас они ужинают в своих кроватках. Хотят, чтобы вы поднялись к ним и пожелали спокойной ночи.
Мы понимали, что это выдумка. Дети прекрасно обошлись бы и без нас. Но Полли желала, чтобы мы их навестили. Увидели их аккуратно расчесанные блестящие волосы, красные и голубые ночные рубашки, которые она купила в "Даниел Нилз"*.
- Хорошо, - сказала Мария. - Мы все равно поднимемся наверх переодеться.
- Я хотела помочь вам выкупать их, - сказала Селия, - но мы заговорились. Я не думала, что уже так поздно.
- Они спрашивали, почему вы не пришли, - сказала Полли. - Не следует надеяться, что тетя Селия будет постоянно бегать за вами, объяснила я. Тетенька Селия любит поговорить с мамочкой и с дядей Найэлом.
Просунутая в комнату голова исчезла. Дверь закрылась. Быстрые шаги застучали по лестнице.
- Хороша затрещина, - сказал Найэл. - В голосе целое море осуждения. Уверен, что она подслушивала под дверью.
- Я действительно чувствую себя виноватой, - призналась Селия. - Купать детей по выходным моя обязанность. У Полли так много работы.
- Не хотела бы я видеть Полли в партере нашего театра, ничего хуже нельзя и придумать, - заметила Мария. - То есть с тех пор, как умер тот, другой. На все, что бы я ни делала, она смотрит с нескрываемым осуждением. Так и слышу, как она вздыхает "Ах, мамочка. И чем это мамочка занимается?"
- Посещение театра имело бы для нее образовательное значение, - сказал Найэл, - открыло бы новые горизонты.
- Не уверена, что она поняла бы хоть половину, - сказала Селия. - С таким же успехом человека, не различающего звуков, можно было бы привести на симфонию Брамса.
- Чепуха, - сказал Найэл. - Полли понравилась бы бутафорская мебель.
- Почему Брамса? - спросила Мария.
На лестнице снова послышались шаги. На сей раз более тяжелые. За дверью гостиной шаги помедлили, затем двинулись дальше, в столовую. Послышался хлопок - из бутылки вынули пробку. Чарльз переливал вино в графины.
- У него все еще плохое настроение, - сказала Мария. - Если бы все было в порядке, он зашел бы в гостиную.
- Не обязательно, - прошептал Найэл. - С вином у него связан целый ритуал, нужная температура и прочее. Надеюсь, у него еще осталось немного Chateau Latour?
- Не шепчи, - сказала Селия. - Словно мы в чем-то провинились. В конце концов ничего не произошло. Просто он ходил прогуляться.
Она торопливо обвела взглядом комнату. Да, все на местах. Найэл уронил пепел на пол. Она растерла его ногой по ковру.
- Идемте, надо переодеться, - сказала она. - Что мы жмемся здесь словно преступники.
- Я чувствую себя совсем больным, - сказал Найэл. - Наверное, простудился. Мария, можно мне взять поднос к себе в комнату?
- Нет, - ответила Мария. - Если кто и будет ужинать наверху, так это я.
- Поднос вам не нужен, ни тому, ни другому, - сказала Селия. - Вы ведете себя, как маленькие дети. Мария, ты же привыкла улаживать домашние неурядицы, ты ведь не Найэл?
- Я ничего не привыкла улаживать, - сказала Мария. - Мой путь всегда был устлан розами.
- Значит, настало время пройтись по терниям, - сказала Селия.
Она открыла дверь и прислушалась. В столовой было тихо. Затем послышался слабый булькающий звук жидкости, переливаемой из бутылки в хрустальный графин.
- Капитан Кук* подмешивает яд в лекарство, - прошептал Найэл.
- Нет, это мой желудок, - так же шепотом ответила Мария. - На репетициях он себя всегда так ведет. В половине первого, когда я уже проголодалась.
- Этот звук напоминает мне те кошмарные дни, когда мы приехали в Колдхаммер погостить у родителей Чарльза, - сказала Селия. - Сразу после медового месяца Марии. Папа еще сказал лорду Уиндэму, что вино прокисло.
- Леди Уиндэм приняла Фриду за мою мать, - сказал Найэл. - Стихийное бедствие с начала до конца. Фрида не закрыла кран в ванной. Вода протекла вниз и испортила потолок.
- Ну, конечно, теперь я вспомнила, - сказала Мария. - Вот когда все, должно быть, и началось.