Поскольку восходящая линия жизни рассматривалась практически как эквивалент развития цивилизации, Ланкестер видел в паразитах серьезное предупреждение человечеству. Паразиты дегенерируют, «точно так же, как иногда деградирует активный здоровый человек, оказавшийся внезапно обладателем крупного состояния; или как деградировал Рим, овладев богатствами древнего мира. Очевидно, что привычка к паразитизму влияет на организацию животного именно так. Для Ланкестера майя, жившие в тени покинутых храмов своих предков, были дегенератами, точно так же как европейцы викторианской эпохи были бледной копией великолепных древних греков. «Возможно, все мы плывем по течению, — беспокоился он, — стремясь к состоянию интеллектуальных саккулин».
Непрерывность развития жизни от природы к цивилизации означала, что биология и мораль взаимозаменяемы. Современники Ланкестера попеременно то осуждали природу, то использовали ее как основание для порицания других людей. Очерк Ланкестера вдохновил писателя Генри Друммонда опубликовать в 1883 г. книгу-бестселлер «Естественный закон в духовном мире». Друммонд заявил, что паразитизм — «одно из серьезнейших преступлений в природе. Это грубое нарушение закона эволюции. Ты должен эволюционировать, ты должен развивать все свои способности в полной мере, ты должен стремиться к высшему совершенству, возможному для твоего племени, и тем самым совершенствовать свое племя — это первая и величайшая заповедь Природы. Но паразиту нет дела до его племени, до его совершенства в каком бы то ни было виде или форме. Паразит жаждет двух вещей: пищи и убежища. И неважно, каким образом он их получает. Каждый член этого племени существует исключительно для себя, ведет изолированную, праздную, эгоистичную и порочную жизнь». Люди, надо сказать, ничем не лучше: «Все те индивидуумы, которые быстро сколотили себе состояние на случайных спекуляциях; все баловни судьбы, все жертвы наследства, все прихлебалы, все приближенные ко двору, все попрошайки на рынке — все они суть живые и правдивые свидетели того, что закон паразитизма несет в себе неизбежное возмездие».
Людей иногда называли паразитами и прежде, но в конце XIX в. Ланкестер и другие ученые придали этой метафоре точность и прозрачность, которых прежде она была лишена. От риторики Друммонда всего один шаг до геноцида. Прислушайтесь, как близки его слова о высшем совершенстве, возможном для племени, к следующей цитате: «В ежедневной борьбе за пропитание гибнут все те, кто слаб, болен или недостаточно решителен, а борьба самцов за самок дает право или возможность продолжить род только самым здоровым. Таким образом, борьба всегда является средством улучшения здоровья вида и его способности к сопротивлению, а потому—средством его дальнейшего развития». Автор этих слов — не биолог-эволюционист, а мелкий австрийский политик, которому еще только предстоит стереть с лица земли шесть миллионов евреев.
Адольф Гитлер ориентировался на запутанную, третьесортную версию эволюционной теории. Он вообразил, что евреи и другие «дегенеративные» расы и есть паразиты, и продолжил метафору еще дальше, увидев в них угрозу для здоровья носителя, арийской расы. Задача нации — сохранить эволюционное здоровье своей расы, утверждал он, а значит, избавить ее от паразитов. Гитлер вообще не обошел своим вниманием ни одного, даже самого туманного, аспекта «паразитной» метафоры. Он рисовал схемы еврейской «заразы», которое постепенно охватывало профсоюзы, биржу, экономику и культурную жизнь. Евреи, заявлял он, были «всегда только паразитами на теле других народов. Тот факт, что им случалось менять свое местожительство, не имеет отношения к их собственным намерениям, а объясняется тем, что время от времени нации-носители, добрым отношением которых они злоупотребляли, выставляют их вон. Евреи распространяются как типичные паразиты; они вечно ищут новые пастбища для своего племени».
Не только нацисты клеймили своих врагов страшным словом «паразит». Для Маркса и Ленина буржуазия и бюрократия тоже были паразитами, от которых общество обязательно должно избавиться. Совершенно биологический вариант социализма появился в 1898 г., когда памфлетист Джон Браун написал книгу под названием Parasitic Wealth or Money Reform: A Manifesto to the People of the United States and to the Workers of the World («Паразитическое богатство, или Денежная реформа: Манифест к народу Соединенных Штатов и рабочим всего мира»). Он жаловался на то, что три четверти богатств страны сосредоточено в руках трех процентов ее населения, что богатые высасывают жизненные соки нации, что промышленность процветает за счет страданий народа. Подобно Друммонду или Гитлеру, он видел точные копии своих врагов в природе — личинки паразитических ос, которые живут внутри гусениц. «С изощренной жестокостью, — писал он, — эти паразиты вгрызаются в живую плоть своего не желающего этого, но беспомощного носителя, избегая при этом задевать какие бы то ни было жизненно важные центры, чтобы продлить долгую предсмертную агонию».
Ученые-паразитологи тоже иногда вносили свой вклад в общественно-биологические аналогии. Еще в 1955 г. один из ведущих американских паразитологов Хорас Станкард развил метафору Ланкестера в статье «Свобода, зависимость и государство всеобщего благосостояния», опубликованной в журнале Science. «Поскольку предметом зоологии являются факты и принципы животной жизни, информация, полученная при изучении других животных, приложима и к человеческому виду», — писал он. Всеми животными движут потребности в пище, убежище и возможности продолжить род. Во многих случаях страх вынуждает животных сменить свободу на некоторую степень безопасности, загоняя их при этом в ловушку постоянной зависимости. Типичный пример животных, ищущих безопасности, — существа вроде двустворчатых моллюсков, кораллов и асцидий, которые когда-то прикрепились к океанскому дну с целью процеживать в поисках пищи морскую воду. Но никто не может сравниться с паразитами. Раз за разом в истории жизни свободноживущие организмы отказывались от свободы и становились паразитами в обмен на спасение от жизненных опасностей. После этого эволюция направляла их по пути дегенерации. «Когда другие источники пищи оказываются недостаточными, что может быть проще, чем кормиться тканями носителя? Не секрет, что зависимое животное всегда ищет более легкий путь».
Станкард не чувствовал особого смущения, перенося это правило жизни паразитов на человеческое общество: «Оно может быть отнесено к любой группе организмов, и не обязательно ссылаться на чисто политические образования, хотя некоторые выводы все же стоит сделать». Полностью пожертвовав своей свободой, паразит вошел и в «государство всеобщего благосостояния», как сформулировал это Станкард; тонкая ткань метафоры почти не отделяет в его статье ленточного червя от рузвельтовского нового курса. Лишившись однажды своей свободы, паразиты редко обретают ее вновь, вместо этого они направляют всю свою энергию на производство новых поколений паразитов. Единственное их оригинальное изобретение — всевозможные странные формы размножения. Трематоды чередуют поколения разных форм, размножаясь половым путем в организме человека и бесполым в улитке. Ленточные сосальщики могут откладывать по миллиону яиц в день. Ну разве мог Станкард подразумевать что-нибудь, кроме быстро растущих семей, живущих на пособие? «Такое государство всеобщего благосостояния существует только для тех удачливых индивидуумов, тех немногих счастливчиков, кто способен упросить или убедить других обеспечить им это самое благосостояние, — писал он. — Далеко не новое стремление добиться легкой жизни без усилий, получить что-то ни за что, т. е. даром, продолжает существовать как одна из иллюзий, которые во все времена привлекали и обманывали неосторожных».