– Не совсем.
Он повернулся ко мне:
– Это любимая картина Леона Беллоу – по крайней мере, он так говорит. Знаешь ее?
– Нет.
– Это Шагал. “Прогулка”.
– А.
– Ты не знаешь Шагала?
– Там, откуда я приехал, искусству не придают большого значения.
– И где же это? В Антарктиде?
– В Боро-Парке.
Он снова отпил большой глоток.
– Шагала стоит знать. Теперь ты будешь видеть его часто.
– Это еще почему?
– Он есть у всех.
– У нас нет.
– Скажи, – он прищурился, – откуда ты знаешь Софию?
– Я ее не знаю.
– Однако ж она разрешила тебе послушать свою “Аппассионату”.
– Да я сам пришел. – И добавил, помолчав: – А как ты узнал, что она играла?
– Слышал отрывки, – пояснил он. – Из коридора.
– Так вы друзья?
– Мы с ней давно знакомы. – Он сделал глоток и равнодушно посмотрел на меня, ожидая ответа.
– Пойдем вниз? – наконец нашелся я. Мне не терпелось уйти от него, и я поднялся с банкетки.
Мы не спеша прошли по коридору, спустились на первый этаж и смешались с толпой. Мне опять стало жарко, по спине потек пот.
Мой спутник оглядел гостей, которых за время моего отсутствия заметно прибавилось.
– А Оливера ты близко знаешь?
– Я бы сказал, мы просто знакомы. Меня сюда привезли.
– Кто?
Я поискал глазами Ноаха, но не нашел.
– Вон тот парень, – я указал на стоящего у стены Амира, который обнимался с Лили.
– Амир?
– И Ребекка с Ноахом, – добавил я, чтобы произвести на незнакомца впечатление.
– Харрисом?
– Он мой сосед. – Я протянул руку: – Арье Иден.
– Какое библейское имя. А английское у тебя есть?
– Я им не пользуюсь.
– Но оно существует?
– Да, – осторожно произнес я, – Эндрю.
– Эндрю Иден, – проговорил он, – годится.
– А тебя как зовут? – смущенно помолчав, спросил я.
– Эван Старк, – он наконец пожал мне руку, – рад познакомиться.
– Я слышал о тебе.
– А я слышал, ты знаток Шекспира. Какая у тебя любимая пьеса?
Я закусил губу, напустил на себя невозмутимость, не зная, то ли радоваться, что обрел единомышленника, то ли насторожиться.
– А что?
– Просто интересно.
– Ну, “Антоний и Клеопатра”.
– “Порфиру мне подай. Надень корону, – процитировал Эван. – Бессмертие зовет меня к себе”[83].
Я впился в него взглядом.
– Почему ты это сказал?
– В смысле?
– Почему ты выбрал именно эту цитату?
– Не знаю, она всегда мне нравилась. В ней говорится и о том, что значит быть человеком, и о наших желаниях. – Он с любопытством взглянул на меня: – А почему ты спрашиваешь?
– Нипочему, просто так. – Я решил не упоминать, что не раз использовал эту фразу в сочинении, которое подавал вместе с заявлением в ешиву, и даже вынес ее в заглавие. – А у тебя какая любимая?
– “Лир”. Но ничто не сравнится с сонетами.
– Правда?
– Мне их читала мама, когда я был маленький, – пояснил он. – “Ни Марса меч, ни битвы пламена преданья о тебе не изведут. Ты будешь вечно шествовать вперед, забвение и смерть переборов”[84]. Эти строчки меня убаюкивали. Странно, правда?
– Да, – ответил я, догадываясь, что меня проверяют, хотя и не понимал, в связи с чем. Я вновь беспокойно оглядел толпу, выискивая Ноаха, мне хотелось, чтобы кто-нибудь – кто угодно – увел меня прочь. – Странно.
– Выпей. – Эван протянул мне стаканчик, на этот раз настойчивее. – А то ты так озираешься, что мне даже неловко.
– Нет, я…
– Давай, Иден. За новую дружбу, подкрепленную бодрящей жидкостью.
– Я за рулем.
– Все за рулем. Один стаканчик. Отказываться невежливо. К уходу уже протрезвеешь.
Я взял стаканчик, поднес к губам.
– Погоди, – Эван остановил меня, – сперва нужно сказать тост.
– Тост?
– Мы же не дикари.
– Я не знаю тостов.
– И еще называешь себя ученым человеком. Что, ни одного? – Он покачал головой. – “Тот, кто превращается в зверя, избавляется от боли быть человеком”, – торжественно произнес он, поднял стаканчик и допил остатки. Я глубоко вздохнул и принялся пить, жидкость обжигала горло. – Знаешь эту фразу?
– Нет, – ответил я. Глаза у меня слезились.
– Доктора Джонсона[85] надо знать. – Он прижал мой стаканчик к моей груди. – Допивай, – велел он, и я повиновался. – Хоть расслабишься.
– Что это было?
– Самодельный коктейль. – Он вырвал из рук проходящего две банки пива. Тот обернулся, хотел возразить, но, увидев, кто отнял пиво, решил промолчать. Эван протянул мне банку: – Расслабляйся, наслаждайся, будь собой.
Я открыл пиво, выпил с ним. Он спросил, откуда я, почему переехал в Зайон-Хиллс. В голове моей туманилось, комната превратилась в неопределимое пространство, освещенное вращающимися огнями. Я потряс головой, пытаясь прийти в себя.