Родители недоуменно переглянулись.
– Ладно?
– В смысле, я не возражаю, – сказал я.
– Быть может, тебе нужно подумать, – предположил отец.
– Меньше всего нам хочется вырывать тебя из привычного окружения, – добавила мать.
– Мы всё понимаем, – продолжал отец. – Если нужно, я могу на год найти какую-нибудь другую работу, пока ты не окончишь школу. Возможно, нам придется туговато, но мы ведь верим в ашгаха пратит[28], верно? Хашем[29] порой устраивает все так, как и не ожидаешь.
Мать взяла меня за руку:
– Мы понимаем, что здесь вся твоя жизнь.
Я покачал головой:
– Я хочу уехать.
Я опустил глаза и продолжил жевать. На улице белел снег и сверкал лед.
Ребятам я рассказал обо всем лишь в июне, в наш последний день в одиннадцатом классе. Мы сидели на площадке за школой. На качелях Шимон, Мордехай и Реувен спорили о Гемаре, которую мы изучали: при каких условиях можно нарушить шаббат, чтобы спасти жизнь.
– Можно нарушить шаббат, чтобы спасти жизнь младенца, которому день от роду, – пылко заявил Шимон. – Так говорит раббан Шимон бен Гамлиэль[30].
– Ага, это как у врачей, – подхватил Мордехай. – Отрезать ногу, чтобы спасти тело. Нарушить один шаббат, чтобы потом соблюсти многие. Это же пшат[31]. Легкотня.
Шимон раздраженно цокнул языком.
– Не воруй слова Рамбама. Это плугиат.
– Плагиат, – поправил Мордехай.
– Какая разница. Штус[32].
– Нет. – Реувен раскачался, взлетел выше, и цепи, удерживавшие его над нами, застонали. – Вот тебе еще. – Он был долговязый, с жуткими зубами. Уверял, будто родители из религиозных соображений не разрешают ему носить брекеты. (“Не искажай тело твое, – педантично повторял он. – Так написано в Ваикре![33]”)
Шимон кашлянул, вытер руки о рубашку.
– Да?
– А если есть сомнение? – Когда Реувен задавал такие вопросы, взгляд его часто становился ледяным.
– Сомнение? – переспросил Мордехай. – Какое еще сомнение?
– Ну если ты не знаешь наверняка, умрет кто или нет.
– Неужели никто не помнит трактат Йома из Мишны? – Шимон пригладил правый пейс, точно хотел успокоиться. – Если дело срочное, то есть если это пикуах нефеш[34], тебе все равно надо спросить раввина? Мишна говорит, ты поступаешь как убийца.
Мордехай кивнул:
– Да, чрезмерная набожность может стоить человеку жизни.
– То есть ты называешь меня убийцей? – с полуулыбкой уточнил Реувен.
– Мало того, – ответил Шимон, – если бы я был твоим раввином, на меня тоже пал бы позор – так учит Гемара.
Реувен потрогал зубы, провел пальцем зигзаг от одного резца до другого.
– Почему?
– Потому что не объяснил тебе, что в данном случае нет хава амина[35], – сказал Шимон. – Потому что со своими дурацкими вопросами ты не спас чью-то жизнь.
– Окей, окей, теперь понял, – щелкнул пальцами Реувен. – А если это гой? Гои не соблюдают шаббат!
Мордехай фыркнул:
– А это тут при чем?
– Я исхожу из того, – пояснил Реувен, – что ты не спасаешь будущие мицвот.
– Помнишь Санхедрин?[36] – Мордехай закатил глаза. – Если сосед твой тонет, ты обязан его спасти.
– Да, но разве это относится к гоям? – не унимался Реувен. – Распространяется ли этот закон на них?
Мордехай покачал головой:
– Не веришь?
– Нет, – сказал Реувен.
Шимон примолк.
– Ну, чисто теоретически…
– Арье, – возвысил голос Мордехай, – Арье, скажи им. Если кто-то тонет – еврей, нееврей, животное, кто угодно, – ты обязан его спасти.
Я молча раскачивался, мысли мои блуждали, и вдруг осознал: я больше не могу скрывать от них то, о чем узнал в феврале.
– Я уезжаю.
Шимон бросил на меня взгляд, досадуя, что я сбил его с мысли и помешал возразить.
– Что?
– Я уезжаю, – повторил я и уперся ногами в асфальт, чтобы остановиться.
– Шкоях[37], ты уже это сказал. – Обливающийся потом Шимон вытер лоб тыльной стороной кисти. – В библиотеку?
30
Раббан Шимон бен Гамлиэль – правнук Гиллеля, один из десяти выдающихся еврейских мудрецов, казненных римлянами.
33
Ваикра – одна из 54 недельных глав, открывает третью книгу “Ваикра” (в христианской традиции – книга Левит).
34
Пикуах нефеш – принцип, согласно которому спасение человеческой жизни превыше любых других религиозных мотивов.