– Долго же ты мне не верил!… Спасибо за пароли.
Антон вздрогнул. Его обдало холодом, в голове забегали иглы - они пронзали череп, их можно было даже пощупать. Рука потянулась к пистолету. Хотелось крикнуть: «Мерзавец! Предатель! Убийца…» Но он опять остановил себя, только тихо и виновато проговорил:
– Иди! Чего тянешь?
– Что я вижу - ты всегда был такой непреклонный и мужественный…
– Гад! - крикнул Антон, поднял пистолет и нажал на спуск.
Агент захохотал, и этот зловещий смех ударил Антона по лицу, как пощечина. Он закрыл глаза.
…»Как ты мог поверить!» - выговаривал Страхил бойцу, только что прибывшему в отряд.
«Виноват, товарищ командир! Я думал, он наш, так мне говорили… Откуда мне было знать…» - оправдывался новичок.
– Э, да ты не расстраивайся! Ошибиться каждый может, - сказал агент. - А чтобы ты убедился, что в полиции не все звери, я тебя убивать не буду.
Антон смотрел на холодный ствол. Как же я не заметил, что пистолет не заряжен? Тогда бы я… Когда побеждает подлость, не имеет никакого значения, что бы могло быть, если бы… Потеряло смысл его молчание там, в полицейском участке. Он сам превратил подвиг в обыкновенное предательство. И все по собственной глупости, ничего теперь невозможно исправить - ни оружием, ни преданностью делу, которому отдавал себя без остатка, ни надеждой искупить свою вину в будущем, ибо путь его обрывается здесь.
– Не унывай, увидишь еще один рассвет… Последний, раз тебе не жалко собственной молодости!
Антон вскочил, забыв о ране, и что было силы ударил агента. Тот схватился за лицо - оно стало липким от крови, - выхватил из кармана пистолет и стал целиться.
Антон ничком лежал на снегу, сотрясаясь от рыданий. Он плакал тихо, беззвучно, слезы обжигали и душили его. То были слезы стыда и бессилия. В эту минуту он ненавидел себя за то, что так легковерно предал отряд и не нашел выхода из тупика.
– Ладно! - Агент опустил пистолет. - Хватит распускать нюни. Убивать тебя не буду - помрешь и без моей пули!
– Трус! Испугался! Трус!… - кричал Антон ему вслед.
Полицейский двинулся по гребню горы. Он даже не наклонился, чтобы поднять пистолет, брошенный Антоном.
Антон побледнел, руки его дрожали. Он скорчился от резкой боли, но потом вдруг подскочил, словно внутри его сработала пружина. И, неизвестно откуда взяв силы, закричал:
– Ману-уш!… Ману-уш!…
Он бежал, падал, полз, снова подымался.
– Ману-уш!…
Горы подхватили этот вопль. Грозными раскатами прогремело эхо.
Агент обернулся и, увидев ползущего парня, быть может, впервые за эту ночь по-настоящему испугался. Крик могли услышать там, наверху, ведь лагерь уже совсем близко. Поэтому он и не пристрелил парня - любой шум был нежелателен. Но этот сумасшедший зовет своих товарищей! Или его уже преследует голос гор?
Полицейский бросился назад. Антон поднялся ему навстречу. Ближе! Ближе! Один жаждал выстрела: знал, что на лесопилке услышат. Другой боялся этого, но вынужден был нажать на курок. И крик осекся.
Агент отколупнул от слоистой скалы два камешка и осмотрелся. Он весь взмок, но на этот раз от чувства удовлетворения - все-таки ему удалось вырвать из парня то, о чем тот не сказал даже перед лицом смерти. Теперь до партизанского отряда рукой подать.
Агент остановился, потеряв представление о пройденном пути. Ведь от «засады», которая была блестяще придумана начальником полиции, до этой точки его вел парень. Ага! Вот и дерево, расколотое молнией… Полицейский перевел дух. Нет, он ни к кому не испытывал особой ненависти. Просто он чувствовал себя охотником, который выслеживает добычу, пуская в ход всю свою хитрость и коварство. И в этом он превзошел неуловимых партизан. Ему нравилось побеждать без глупой жестокости - умно и расчетливо.
А в это время Антон лежал на снегу и синими, как небо, глазами смотрел на луну, застывшую над Пирином.
Услыхав долгожданный пароль, Мануш сразу отозвался и торопливо пошел навстречу незнакомому человеку. Мысль об Антоне заставила его забыть об обычной в таких делах предосторожности. Почему пришел кто-то другой, а не сам Антон? Сердце Мануша забилось колоколом, а рука стиснула автомат. В этот миг он не думал ни о незнакомце, ни о себе.
– Где он?…
В этом вопросе было все: тревога за судьбу товарища, предчувствие нависшей над ним беды. В холодном, разреженном безмолвии раздался хриплый голос незнакомца:
– С ним ничего… он жив… он только ранен… послал меня, здесь должны быть мулы…
Мануш с облегчением вздохнул, обтер свое потное лицо и посмотрел вверх по склону горы, где дожидались ятаки. Но почему этот человек сказал: «Здесь должны быть мулы», а не «мулов надо отогнать в горы»?