========== Я парень из реалити-шоу ==========
Я тот парень, которого вы видели по телевизору. Помните того мелкого придурка, который насрал на обеденный стол из мореного дуба, когда родители отобрали у него геймбой? Помните, угол съемки был выбран именно так, чтобы закрыть интимные части тела мальчика дешевенькой вазой с искусственными ромашками и подсолнухами? Так вот, этим мальчиком был я. Джеральд. Младший из трех детей. Единственный сын. Совершенно неуправляемый.
Однажды я сделал кучу на полу примерочной торгового центра. Думаю, дело было в «Sears». Мама пыталась заставить меня примерить какие-то штаны и напутала с размером.
– Сиди здесь, – попросила она. – Сейчас принесу нужный размер.
В знак протеста против долгого ожидания, против новых штанов или против мамы я наложил между плетеным креслом и табуреткой, куда мама положила сумочку. И нет, это не было простительным. Я не был младенцем. Я даже ходить давно научился. Мне было пять. Я хотел высказаться.
Вы все смотрели с открытыми ртами и закрывали руками глаза, а три оператора с трех разных углов снимали, как я тужусь на кофейном столике в гостиной, рядом с подсвечником со свечами с запахом клюквы. Еще два парня держали огромные микрофоны. Они пытались сохранять серьезные лица, но у них не получалось.
– Еще немножко, парень! – выкрикнул один из них. Он просто не смог сдержаться. Я был слишком смешным. Да? Разве не так? Маленький избалованный сукин сын Джеральд. Маленький Джеральд, по любому поводу закатывавший такие истерики, что в гипсокартонных стенках оставались дырки, и вопивший так громко, что соседи вызывали полицию. Маленький поехавший дебил Джеральд, которому не хватало ТелеТёти, умевшей грозить пальчиком и верившей в три шага к успеху.
Теперь я в одиннадцатом классе. Все мои одноклассники видели, как маленький я какаю, под сорока разными углами. Они называют меня Сруном. В средней школе я пытался пожаловаться взрослым, во что превратилась моя жизнь.
– У славы есть обратная сторона, – говорили они.
Слава? Мне было пять. Мог ли я в пять лет написать продюсерам шоу письмо с просьбой прислать ТелеТётю, чтобы я перестал пробивать кулаками стены гламурного типового домика моих родителей? Нет. Я не мог, и я не писал письма. Я не хотел, чтобы к нам приезжала ТелеТётя. Но она все равно приехала. И я разозлился еще сильнее.
========== Часть первая. Глава 1 ==========
Сегодня вечер WWE. Это чемпионат по рестлингу – или «Живое мочилово», если вы не качок и ни разу не смотрели рестлинг среди тяжеловесов. Я его просто ненавижу, но «PEC-центр» зарабатывает на нем хорошие деньги. «PEC-центр» – это торгово-развлекательный центр Пенна, я там работаю. Я тот апатичный парень с заляпанной жиром футболке за кассой, который спрашивает у вас, желаете вы начос с сальсой, сыром, чили или халапеньо. Я тот парень, который пополняет запасы льда, потому что все остальные кассиры слишком ленивы, чтобы этим заниматься. Я тот парень, которому приходится говорить: «Простите, у нас совсем закончились крендели». Я слушаю, как родители жалуются, как дорого все стоит. Я слышу, как они говорят, что детям вредно есть всю эту гадость, от которой толстеют, а потом заказывают наггетсы и картошку. Я вижу, как они морщатся, когда дети заказывают огромные калорийные стаканы «пепси» с символикой WWE, чтобы все это запить. В вечер WWE налегают на жареную еду, напитки в стаканах с борцами и пиво.
Технически, я не имею права работать за этой стойкой, пока мне не исполнится восемнадцать и я не пройду курсы правильной подачи алкоголя. Там будет экзамен и все дела, я даже получу сертификат, который можно положить в кошелек. Сейчас мне почти семнадцать, и Бет, управляющая, позволяет мне здесь работать, потому что я ей нравлюсь и у нас договоренность. Я проверяю документы и ищу признаки опьянения: громкие разговоры, развязное поведение, остекленевший взгляд, невнятная речь. Потом, если все в порядке, я зову Бет, чтобы она налила им пива. Это если она не слишком занята. В таких случаях она разрешает мне налить самому.
– Эй, Срун! – кричит кто-то из конца очереди. – Посрешь для публики за двадцатку?
Это Николз. Он приходит только потому, что знает, что я могу налить ему пива. С ним стоит Тодд Кемп, он почти не подает голоса и большую часть времени стыдится общества Николза, потому что тот полный говнюк.
Перед Николзом и Тоддом я обслуживаю три семьи, а когда они доходят до стойки, они тихо шепчут, что им надо, и Тодд протягивает мне десять баксов. Два «молсона». Пока я украдкой наливаю им пиво, Николз бормочет всякую хрень, а я борюсь с гневом так, как советует мой психолог. Я ничего не слышу, вдыхаю, выдыхаю и считаю до десяти. Я вслушиваюсь в гул толпы, болеющей за очередного накачанного идиота. Я наблюдаю, как над кружкой поднимается пена. Я думаю о том, как я должен себя любить. «Только ты сам можешь разрешить себе злиться». Но сколько бы сеансов борьбы с гневом я ни посетил, я все равно знаю, что будь у меня пистолет – я выстрелил бы в спину уходящему с пивом Николзу. Я знаю, что это убийство, и помню, что это значит. Это значит, что я сяду в тюрьму. С возрастом я начинаю думать, что, наверно, туда-то мне и надо. Там много таких же злых парней, как я. Это просто какой-то клуб для злых. Если объединить все тюрьмы Америки и составить из них отдельный штат, он будет называться Злобный. У него будет аббревиатура для почты, как у всех остальных: ЗЛ. Думаю, мы возьмем индекс 00000.
Во время короткого просвета в голодной и разгоряченной толпе болельщиков я протираю стойку. Я собираю крышки от стаканов. Я считаю, сколько у меня осталось хот-догов. Я отчитываюсь Бет, что у меня закончились крендели. Когда я заканчиваю пересчитывать хот-доги за соседней стойкой и встаю на ноги, я вижу, как толпу прорезает она – Таша. Моя старшая сестра. С ней идет ее парень Дэнни, который в лестнице социальной иерархии стоит ниже нас на два пролета и еще ступеньку. Мы живем в огороженном товариществе в типовых маленьких дворцах. Дэнни живет в товариществе съемных однокомнатных трейлеров семидесятых годов постройки. У них даже нет асфальта на дорогах. Я не преувеличиваю. Их район похож на гетто для деревенщин. В общем-то, мне плевать. Таша дрянь, и я ее ненавижу. Надеюсь, она залетит от него, они поженятся и родят сотню мелких бледных любителей рестлинга. Впрочем, стрелять в Ташу я бы не стал. Мне слишком нравится наблюдать, как ее жизнь катится под откос. Смотреть, как мама каждый день переваривает то, что Таша вылетела из колледжа и встречается с неандертальцем, – наверно, самое большое удовольствие в моей жизни. Наверно, только это и не дает мне сесть в тюрьму.
========== 2. ==========
Я живу милях в десяти от РЕС-центра, в городке под названием Блю-Марш – не-синем не-заболоченном не-городке. Это просто кучка товариществ с торговыми центрами в промежутках.
Я возвращаюсь домой к десяти, и свет уже не горит. Мама легла спать, ведь она очень-очень рано встает, чтобы заниматься спортивной ходьбой и придумать новые крутые рецепты смузи на завтрак. Папа, наверно, еще сидит со своими приятелями, тоже агентами по недвижимости; они курят сигары, пьют то, что модно пить в среде разбогатевших на чужом жилье кретинов, и обсуждают экономику и то, как хреново быть ими.
Входя в коридор, ведущий к кухне, я слышу знакомый звук: деревенщина Дэнни дрючит Ташу. Если бы я привел домой девушку и занимался с ней этим так громко, меня выгнали бы из дома. А Таша – что Таша? Нам всем надо делать вид, что мы ничего не слышим. Однажды она орала на весь подвал, когда мы с мамой и Лизи ужинали. Это был последний год, когда Лизи еще жила с нами. Мама не закрывала рта, пытаясь заглушить шум, как будто кто-то из нас троих мог не понять, что происходит:
– А вы знали, что на выходных в «Босков» распродажа белого белья? Нам не помешают новые простыни и полотенца, думаю, зайду туда в субботу утром, ведь чем раньше, тем обычно лучше выбор, и мне хотелось бы найти синие полотенца под цвет ванной на втором этаже, а в прошлый раз я купила красное белье, и оно, конечно, прекрасно, но все еще слишком грубое, а сейчас в продаже должна быть хорошая фланель, а зимой фланель придется очень кстати, помните? Бла-бла-бла-бла-бла.