– Привет, Джер, как работа? – спрашивает он.
– Нормально.
– Хорошо.
– Ты с клиентами? – спрашиваю я. Он всегда с клиентами.
– Не-а. Решил заехать в тот дом с бассейном под крышей. Никому не говори, ладно?
– Конечно, – отвечаю я и не говорю больше ничего: жду, что скажет он.
– Да уж… с утра было нечто, – произносит папа.
– Ага. Впрочем, моя жизнь сплошное нечто, можно было привыкнуть, – отвечаю я. – Во всяком случае… ну… с Ташей.
– Да уж, – неловко соглашается папа. – Она преувеличивает.
Нет бы сказать: «Она заслужила. Нечего было пытаться тебя придушить!» Ничего такого.
– Мне нравятся девушки, – отвечаю я. – Она врет.
– Тебе не нужно оправдываться, – произносит папа. – Имей в виду, мы будем любить тебя любым.
Кажется, это какой-то шифр. Как будто он ей поверил. Как будто он тоже считает, что я по мальчикам.
– Они вызывали полицию? – спрашиваю я.
– Чего? – Папу отвлек навигатор, предупредивший о повороте. – Нет. Нет, конечно. Все в порядке.
Я укусил сестру в качестве самозащиты, потому что она пыталась убить меня прямо на глазах у родителей. Все в порядке. Как же еще? Я слышу, как папа открывает дверь, закрывает ее и бормочет что-то о коде.
– Слушай, обсудим все дома? – предлагает папа. – Сегодня вечером. После работы. Выпьем немного. Когда ты освободишься?
– Я не вернусь домой, – отвечаю я и сам удивляюсь. Я топаю ногами по земле, чтобы проверить, не стою ли я на мороженом. Не-а, по ногами все еще бетон.
– Вернешься, куда денешься, – отмахивается папа. – Тебе шестнадцать. Ты живешь с нами. И мы со всем разберемся, обещаю. – «Щенка, хомяка, роликовые коньки, бейсбольные карточки – обещаю, обещаю, обещаю».
Я слышу, как папа поднимается на главное крыльце и тяжело дышит, забравшись на него.
– Я не вернусь, – повторяю я. – Пока она живет с вами – не вернусь. – Когда я это говорю, меня захлестывает волна: страх, паника и тигриная ярость.
– Давай потом поговорим, – отвечает папа, со скрипом распахивая дверь. – Поверь мне, все будет хорошо.
– Я не вернусь, – отвечаю я.
Повесив трубку, я пробираюсь между тощими курильщиками на задний двор РЕС-центра с огромной парковкой и разгрузочной станцией. Я слышу чьи-то вопли и подхожу поближе, чтобы посмотреть, кто кричит. Там стоит высокий, толстый, лысый мужик, а напротив него два тощих парня. За ними сидит женщина с чемоданом. Тощие парни орут прямо в лицо лысому:
– Мы нахрен сваливаем, Джо, – говорит один из них.
– Это полная хрень, – говорит другой.
– Завтра будем в Филли, потом уходите на здоровье, – говорит, видимо, Джо. Он чешет лысый затылок. – Я только что заплатил вам! Какого хрена вы меня так подставляете?
– В жопу Филли и тебя тоже! – кричит первый парень, и все трое разворачиваются и уходят от Джо. Я напряжен: как ни странно слышать это от грызущего лица, сворачивающего шеи и кусающего собственную сестру столового сруна, я не очень люблю конфликты.
– Сами идите в жопу! – кричит Джо. Потом с минуту стоит и злится. – Попробуйте теперь выбраться из этого сраного городка!
Я разворачиваюсь и натыкаюсь на девушку из первого окошка и другого кассира.
– Простите, – говорю я. – Не заметил, что вы тут.
– Мы услышали крики, – отвечают мне.
– Все уже кончилось, – сообщаю я.
«Все кончилось, Джеральд. Попробуй теперь выбраться из этого сраного городка».
========== 22. ==========
Девушка из первого окошка и другая кассир развернулись и пошли обратно к боковому входу. (Я упоминал, что у нее самая классная задница в мире? Наверно, не упоминал. Мужские камуфляжные штаны – хорошая штука, вот и все что я скажу.) Я отхожу к заднему крыльцу, сажусь на ступеньку и наблюдаю за людьми. Вокруг довольно тихо. Бродит охрана, занимаясь своими охранными делами. Может, стать охранником? Я достаточно мускулистый. Это наверняка лучше, чем продавать хот-доги. Кажется, сказав папе, что не вернусь домой, я все испортил. И все же мне права очень не хочется домой. Однако другого выхода у меня нет.
У подножия ступенек появляется парень примерно моих лет. Он очень высокий, и его волосы отросли ровно настолько, чтобы стянуть их в хвост. Поднимаясь по ступенькам, он оглядывается через плечо на разгрузочную станцию, а как только его становится оттуда не видно, он достает пачку сигарет и закуривает. Потом орет:
– В жопу все!
Честно, я подпрыгиваю. Он замечает движение и поворачивает голову в мою сторону, давая понять, что видит меня. Я кричу в ответ, близко не так громко, но с душой:
– В жопу все!
Секунду мы смотрим друг на друга. Я думаю все то, что Джеральд думает при виде новых людей: он узнал меня, он видит таблицы поведения и все пустые места, он в любой момент откроет рот и скажет: «Привет, ты же Срун!» Он поднимается еще на несколько ступенек и садится в трех ступеньках от меня, так, чтобы можно было поговорить.
– В жопу все, понимаешь? – спрашивает он.
– О да, чувак, понимаю. Просто. В жопу. Все.
Мы смеемся. По-настоящему. Ему приходится вытереть нос: от смеха у него текут сопли. Я не знаю, по-настоящему ли смеюсь я. Думаю, что да.
Отсмеявшись, он спрашивает:
– Ты тут работаешь, да? – Я киваю. – Хорошо платят? – он долго, отчаянно затягивается сигаретой.
– Ну, все лучше, чем ничего.
– Я ни хрена не зарабатываю. Пока не стану взрослым.
– Жуть.
Мы молча сидим, и я пытаюсь понять, какой у него акцент. Он явно не местный. Похоже, у него южный выговор. Но не очень сильный.
– И сколько еще лет так? – спрашиваю я.
Он затягивается:
– Мы работаем над выступлением не меньше остальных, понимаешь? – Теперь у него акцент жителя Нью-Джерси. Или Нью-Йорка.
– Ты работаешь в цирке? – спрашиваю я. Он смеется, и из его носа выходит дым.
– Я и есть цирк, чувак. Каждый сраный день моей сраной жизни.
С разгрузочной станции раздается крик толстого лысого Джо:
– Куда пропал мелкий засранец? Я ясно сказал – прибраться до спектакля! Бесполезный сукин сын!
– Ого, – говорю я, потому что не знаю, что сказать. Потом добавляю: – Слушай, в чем прикол клоуна-стоматолога? Что в нем смешного?
– Понятия не имею, – отвечает он. – Никогда не понимал, зачем нужны клоуны.
– Ты часть цирка и все равно не понимаешь?
– Не-а, по-моему, они просто тупые, – он затягивается сигаретой. – Но детям нравится.
– Вот как. По-моему, детям не должно нравиться смотреть, как клоун выдирает себе зуб, – замечаю я. – Видимо, я уже не ребенок.
– Сколько зарабатываешь? Семь баксов в час? Восемь?
– Семь пятьдесят.
– Ты повар?
– Не-а, стою за кассой. Ничего, зато из дома выбираюсь. – Парень хмыкает. – Чего?
– Черт, все бы отдал, чтобы выбраться из своего дома.
Он делает последнюю затяжку и давит сигарету ногой, хотя скурил только половину. Потом показывает на стоящие на парковке цирковые автобусы:
– Знаешь, сколько лет я хочу все это подорвать? – спрашивает он. – Я даже знаю, как. Я мог бы. Мог бы все взорвать. Чтобы вся эта хрень закончилась. Для всех нас.
– Ого, – говорю я. Кажется, я нашел свое второе я. «Привет, второй Джеральд. Рад знакомству. Хочешь, вместе взорвем мир? Да-да, весь чертов мир?»
– Но не могу же я взорвать собственную семью? У меня есть сестры. Племянники и племянницы. И бабушка…
Тут он замолкает, потому что Джо снова кричит: «Найдите мне этого мелкого говнюка и засуньте его в сраный автобус! Чтоб через час все блестело!»
– Ага, – соглашаюсь я. – Всю семью взрывать нельзя. Плавали, знаем.
– Правда что и?
– Ага.
– Нам надо дружить. У меня нет друзей, почему бы не подружиться с другим таким же ненормальным?
При мысли о том, что он назвал меня ненормальным, у меня ноет сердце. Но тут не поспоришь.
– Надо дружить, – соглашаюсь я. – Дашь свой номер?
Я диктую ему свой, он забивает его в телефон и присылает мне сообщение: «Я Джо-младший». Я добавляю к себе его номер и отвечаю: «Я Джеральд». Тут он, наверно, должен бы уставиться на меня, ткнуть в меня пальцем и сказать что-нибудь про Теле-в-жопу-Тётю, но он ничего не говорит.